Берлинское кольцо

– Надеюсь, вы понимаете, что не личный интерес привел меня в эту занесенную снегом деревню.

– А?! – капитан кивнул. – Теперь ясно…

– Так где живет эта женщина?

Ладонью капитан оттер иней со стекла и показал на далекую, почти утонувшую в снегу хату. Она вылезла из-за сугроба и как-то мечтательно, нетерпеливо дымила высокой трубой.

– Вроде там… Мне называли даже имя бабы… Не помню уже… Не то Зина, не то Зося. Впрочем, какое это имеет значение!

– Прощайте, господин капитан!

Биллик посмотрел с тоской и завистью на гостя – не хотелось оставаться одному в преддверии метельной и тревожной ночи.

– Вы исчезаете?

– Да.

– В Берлин?

– Пока в Минск.

– О, это невесело.

– Как везде сейчас.

– Согласен… Желаю успеха!

– А вам спокойной ночи… Без метели хотя бы…

10

Когда смерклось, он постучал в окно, маленькое, заиндевевшее, опорошенное снегом и еще не светившееся.

Дверь скрипнула сразу, но никто не вышел, только узкая щель обозначилась у косяка. Чей-то глаз, видимо, сквозь эту щель высматривал улицу. А возможно, так отвечали хозяева на тихий стук в окно. И он вошел уже не спрашивая.

Сени были пусты. Пахло теплом и вареной капустой. Овчиной пахло, недавно внесенной со снега и ветра, сохнувшей у печи.

И вдруг:

– Боже! – не испуганно, а удивленно, от неожиданности.

На пороге комнаты стояла женщина, силуэт ее рисовался в проеме смутными линиями – они растворялись в кисее пара, что ринулся сверху в холодные сени. Какая она, Саид не угадал, только понял, – не старая. По голосу. Он был низким и мягким.

– Боже мой! – повторила женщина уже спокойнее, но с явным огорчением и даже досадой. И отступила за порог.

Саид поклонился:

– Здравствуйте!

Она не ответила. Почему-то прижала правую руку к груди, не то защищая себя, не то прикрывая случайно отпахнувшийся ворот кофточки. Заторопилась объяснить свое удивление и огорчение:

– А я думала, Вася… – И уже совсем глупо добавила: – Сын мой… С дровами должен был воротиться…

Без труда Саид уловил и смущение женщины, и тревогу, и неумелую ложь: не Васю ждала она.

– Я войду, – сказал он нерешительно. – Можно?

Все так же стоя на пороге и заслоняя собой горницу, женщина ответила:

– Зачем? Я мужиков не принимаю.

Снова он услышал лишь испуг, теперь явный испуг и даже растерянность.

– Я войду! – повторил Саид и шагнул на женщину, заставил ее посторониться, прижать себя к косяку. И тут, в тусклом свете сумерек, еще бросавших белизну снежного поля в окна, увидел молодое лицо хозяйки. Глаза увидел большие с горящими белками.

В горнице было тепло, и он снял ушанку, расстегнул шинель.

– Зачем? – снова спросила женщина, не протестуя, а лишь упрямо повторяя запрет.

– Надо, Зоя, – добро сказал Саид, желая подчеркнуть этим свои мирные намерения.

– Меня зовут Зося…

– Я буду звать Зоя. Ведь это все равно для вас.

Она пожала плечами и затворила дверь.

– Накиньте крючок! – попросил он, продолжая стягивать с себя шинель. – Больше никто не придет.

Снова испуг оцепенил ее, и она застыла у двери.

– Или вы кого-нибудь ждете?

Неуверенно она произнесла:

– Нет… никого.

– А сына Васю?

– Вася постучит, если поспеет дотемна… А больше никого.

Ее пугала и смущала настойчивость офицера. Он снял шинель и бросил ее на спинку кровати. То, что бросил, было естественно, – вешалки не водились в хате, а вот почему разделся! Кто приходил за самогоном, тот не раздевался, да и дальше порога вообще не ступал. Кто намеревался скоротать вечерок у одинокой женщины, не лез нахалом, а предупреждал заранее. Что надо этому?

– Можно присесть? – спросил Саид.

Она помешкала.

– Коли вошли, садитесь… Только у меня самогону нет.

– Нет сегодня?

– Нет, – не вдумываясь в слова, ответила хозяйка. – Не водится…

– Обойдемся, – кивнул Саид. Ему действительно не нужен был самогон, просто хотел еще раз уличить хозяйку во лжи. Она лгала и делала это неумело. – Я по делу… Нужно поговорить с нами наедине и чтобы никто не помешал… Даже Вася.

– А что Вася?

– Ничего. Существует вообще Вася-то, сын ваш?

Она промолчала. Подошла к печке, ярко топившейся и бросавшей сноп желто-красных отблесков на белый некрашеный пол, и взяла с приступка коптилку – маленький пузырек не то с керосином, не то с маслом.

– Я засветлю, – сказала Зося. Лучинкой перенесла огонь из печки на коптилку, подожгла тонкий тряпичный фитилек. Руки у нее тряслись, как у старухи, и лучинка плясала, и пузырек качался. Гость явно беспокоил хозяйку. И это удивляло Саида: не один раз, надо полагать, к ней заглядывали солдаты и офицеры в форме СС, привыкнуть должна была к ним, к этой кокарде с белым черепом и перекрещенными костями. Правда, легионеры дали понять Саиду, когда он расспрашивал их о хозяйке крайней хаты, что сидит эта баба неспроста в деревне – кроме солдат батальона наведываются к ней будто бы и партизаны. Никто не видел, но подозрение есть, а, как говорят, дыма без огня не бывает, существует, видно, тропка от леса до ее домика.

Зося прошла к окну и поставила коптилку на подоконник. Кажется, отсюда шире освещалась комната, пламя, боясь морозного дыхания окна, гнулось, и свет метался по потолку и стенам.