Тридцать первого декабря майора Поскотина вызвали к полковнику Геворкяну. Когда он подходил к начальствующему кабинету, послышались переборы гитар и тягучие голоса шестёрки «Песняров», исполняющие хиты тридцатых годов. «Кто-то смотрит повтор вчерашнего финала „Песня-83“ — подумал Герман, открывая дверь. Этими „кто-то“ были Вазген Григорьевич и Владимир Александрович, — его куратор и секретарь парткома. У вошедшего от плохих предчувствий ёкнуло в груди. „Не дай Бог прослышал, что я к нему в зятья набиваюсь! — мелькнула далеко не вздорная мысль. — Отпираться, или сразу бухнуться в колени?..“ Старшие офицеры, не обращая внимания ни на „Песняров“, ни на посетителя, о чём-то спорили, прижавшись друг к другу головами. „Я тебе говорю, напрасно мы нефть стали продавать!.. — доносились голоса спорщиков. — Ещё раз ОПЕК уронит цены — и стране конец!“ „Секретничают старики, — выстроил посетитель очередную догадку. — Знают, что все кабинеты на прослушке, вот и врубили телевизор“. „Кхм! — громким покашливанием заявил он о своём присутствии, — Вызывали, товарищ полковник?“ Первым из-за стола встал секретарь парткома. Он широко улыбался, в то время, как мрачный Геворкян усмирял регулятором громкости не в меру разошедшийся белорусский ансамбль. Полковник Фикусов шёл с распахнутыми для объятий руками, словно говоря „Добро пожаловать Герман Николаевич в семью!“ Молодой майор не на шутку встревожился. „Герман Николаевич, добро пожаловать… — начал партийный руководитель в то время, как офицер уже был готов дать „стрекача“. — Добро пожаловать в мир науки!“ Поскотин скосил голову, демонстрируя полное непонимание текущего момента. „Поздравляю вас с большой победой!“ „Иронизирует? — подумалось встревоженному гостю, — Неужели ему не доложили, как меня кинул головой о землю этот худосочный „напильник“?“. „Руководство МинВУЗа… — между тем продолжал полковник, — сочло возможным присудить вашему реферату по использованию светофильтров в оперативной деятельности первое место в номинации закрытых научных разработок!“ Слушатель, уняв сердцебиение, глубоко вздохнул и что есть мочи гаркнул: „Служу Советскому Союзу!“ „Молодец! — одобрил его показное рвение секретарь парткома. — Позволь я тебя по-отцовски обниму!“ Кандидат в зятья, в то время как его душил в объятиях наречённый тесть, смог лишь робко обхватить его за талию и украдкой бросить взгляд на куратора. Недовольное выражение лица старого разведчика, словно говорило „Терпи, паскуда, — сам заварил!“. „Но это ещё не всё!“ — воскликнул Фикусов, отстраняя он себя перспективного учёного. — Мы тут с Вазгеном Григорьевичем посовещались и решили выйти с ходатайством к руководству Института о зачислении вас в адъюнктуру!.. Возражений нет?» «Никак нет!» — промямлил майор и на всякий случай вновь добавил «Служу Советскому Союзу!» «Орлов растим! Не так ли, Вазген?!» — словно любуясь выбором своей дочери, добавил растроганный секретарь. «Будет уже… — прервал словесный поток друга полковник Геворкян, — испортишь будущего ираниста. А ты, — обратился он к подопечному, — ступай!.. Хотя нет, погоди…» С этими словами он встал и, грузно прошествовав по кабинету, вывел Германа в коридор. Потом, взяв его за ухо, прильнул к нему своими просмолёнными усами. «Прекрати болтать с друзьями в курилке!.. — и через секунду — а также в комнате, туалете и душе!.. Ты меня понимаешь?!» — свирепо зашипел он, обдавая внимавшего его Германа терпким запахом дорогого табака. «А теперь — вон отсюда!.. И с наступающим Новым Годом!»
«Неужели обнял?» — перегнувшись через спинку сиденья автобуса, продолжал допытываться у приятеля, исходящий завистью Вениамин. Его величественное чело лишь изредка выходило из створа голов его друзей, сидевших впереди. Уловив подтверждающий кивок, он в изнеможении откинулся назад. «Везёт же дуракам!» — растворился среди гула мотора приглушённый комментарий. Через минуту его мясистые уши вновь замаячила у основания «Бермудского треугольника». «Шурик, иди Серёге Терентьеву расскажи, кого начальство в адъюнктуре хочет оставить. Пускай удавится! Глядишь, на свете одним отличником меньше станет». Не дождавшись ответа, он снова прильнул к уху Поскотина.
— Меня в сваты? запишешь? А вдруг приглянусь, — тоже к ведомственной науке приставят… С будущей тёщей ещё не знакомился?
— Отвянь, балаболка! — не выдержал Герман. — Я голову ломаю, как мне этот роман на нет свести, чтоб никто в обиде не остался, а он меня тёщей пугает!
Породистое лицо истукана с острова Пасхи перекосило выражение безнадежности.
— Даже не помышляй! — в отчаянии вскричал он, привлекая внимание слушателей, дремавших в салоне автобуса. — На крайний случай передай её мне… Уж я что-нибудь придумаю как её с толком использовать.
— Что значит — передай?! Как это использовать?! — возмутился Поскотин, — Она ведь живая! И наконец, нравится она мне… по-своему.
— Зачем кипятишься?.. Мне тоже все женщины нравятся!.. Но тут случай особый… Не каждому дано «Золотую Рыбку» поймать! Жаль, — не в те сети попала…
Разговор прервал прежде молчавший Дятлов.