Бермудский Треугольник (СИ)

Вернувшись с аудиенции, Поскотин присоединился к друзьям, сидевшим в фойе спального корпуса вокруг единственного цветного телевизора. «Гляди, опять его показывают, — комментировал происходящее на экране пограничник Скоблинцев. — Мороз-то какой… Над мавзолеем пар стоит, будто на трибуны не Политбюро, а лошадей загнали… Ты посмотри, у нашего генсека вроде как сопля под носом повисла… Точно, смотри-смотри!.. За платком полез… А теперь к Устинову наклонился, мол, Дима, как ты смотришь, если я высморкаюсь?.. Всё, „добро“ получил… Сморкается… Чудны?е они у нас, и в цирк ходить не надо». Германа так и подмывало вклиниться со своим мнением по текущему моменту, но, немного поразмыслив, он ограничился нейтральным: «Жалко старика! Сгорит на работе! Через год опять на казарменном положении сидеть будем… Эх, не могли Горбачёва избрать! Вон он, как наливная антоновка среди конских яблок по трибуне катается…» «Дерьмо, твой Горбачёв, — парировал Скоблинцев, окидывая отличника презрительным взглядом. — Кореш мой из ставропольской „девятки“ мне про этого балабола и подкаблучника много что рассказывал». Поскотин не стал спорить, но про себя подумал: «Надо бы в учёбе поостыть… Не любит наш народ выскочек».

Секретные переговоры, аноним и печатная машинка

Вслед за весенней россыпью огненного золота первых одуванчиков на лужайках московских парков, пугая одиноких натуралистов с дегенеративными признаками на лицах, появились люди в костюмах и галстуках. Они озабоченно искали места для проведения тайниковых операций и выгула ослабевших за зиму стариков-«приватов». Разведывательная романтика, долгие месяцы гревшая неокрепшие души первокурсников, уступила место циничному расчёту заматеревшего второго курса. Без году выпускники уже не торили новые проверочные маршруты, ограничиваясь обменом имеющимися, или штопая карту Москвы стёжками проверенных на прежних занятиях троп. Будущие разведчики, в нарушение ведомственных нормативов, украдкой вступали в тайные сношения с работниками наружного наблюдения и, выложив перед ними карты, договаривались о взаимовыгодной тактике проведения шпионских игр. Члены «Бермудского треугольника», недолго покрасовавшись друг перед другом в девственном благородстве, поспешно присоединились к большинству. Неразлучная троица встретилась с посланцами враждебного лагеря в «автопоилке» на окраине Москвы.

Звеня пустыми двухлитровыми банками, бойцы «невидимого фронта» вошли в огромный ангар, пропитанный табаком, запахом кислого пива, варёных креветок и сдобренный ароматами отхожего места. В пивбаре стоял гул сотен голосов, звона посуды и глухого звука, издаваемого вяленой рыбой, которой завсегдатаи стучали о столешницы из дешёвого прессованного мрамора. Шурик Дятлов, разменяв трёшку на двадцатикопеечные монеты, встал в очередь к автоматам по разливу пива, в то время как Герман с Вениамином безуспешно пытались найти хотя бы пару пустующих столов. Наконец им повезло. Стайка студентов, пакуя в портфели логарифмические линейки, снялась с места, освободив два соседних стола, заваленных рыбьими костями, окурками и черновыми записями курсовой по гидравлике. Друзья привели под руку пьяную уборщицу, которая, непрерывно матерясь, наконец подготовила место для ведения переговоров. Вскоре к разведчикам подошли четверо людей невнятного вида. «У вас городские занятия?» — поинтересовался самый мелкий из них. «А вы от Николая Николаевича?» — словно отзыв на пароль, выдвинул встречный вопрос недоверчивый Мочалин. «Так точно!» Герман смотрел на вновь прибывших и в очередной раз удивлялся профессионализму ведомственных кадровиков, подбиравших в службу наружного наблюдения внешне неброских людей. Этих четверых с равным успехом можно было бы причислить и к работникам ЖЭКа, и к аспирантам Института Марксизма-Ленинизма и к передовикам сельского хозяйства. Усталые лица, слегка длинные по моде волосы, мешковатые одежды. «Ну что, по махонькой? — прервал его размышления Шурик Дятлов, — как говорится, за коллег и союзников!..» — провозгласил он тост, щедро разливая водку по наполненным пивом банкам. «Не пью!..» — отказался «мелкий», представившийся Вадимом, — «Язва!» «Понимаю… — сочувственно произнёс главный по „Бермудам“, — Ваша служба и опасна и трудна…» Посланцы «Николая Николаевича» заулыбались и начали выкладывать на стол приличествующую для подобного места снедь. Пока на мраморе общепита росла горка колбасной нарезки, рыбной мелочи и солёных орешков, Поскотин освежал свои впечатления о «пехоте шпионских войн».