Читаем Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки полностью

Похожим образом развивались и отношения Берроуза с Брайоном Гайсином, художником, владевшим в Танжере рестораном «Тысяча и одна ночь», – однако с ним они по-настоящему сошлись только в Париже, где был изобретен знаменитый метод нарезок. Пока же единственным по-настоящему близким Берроузу человеком в Танжере был мальчик Кики (Энрике), с которым он спал и которого по возможности спонсировал: «Кики – милый мальчик, с ним так приятно валяться в постели, покуривать травку и спать, заниматься любовью, позабыв обо всем…»{203}, или: «Кики – чуть ли не единственная причина, по которой я мог бы здесь остаться»{204}. Однако Кики все-таки не был ни Гинзбергом, ни Джоан.

В середине 1950-х именно литература становится для Берроуза способом выживания и одновременно методом творческой проработки кризиса, ужесточенного одиночеством и наркотиками. Дневник и письма превращаются для писателя в лабораторию, где рождается экспериментальный и фрагментарный прозаический текст, позже мутировавший в «Голый завтрак», а пока фигурирующий под рабочим названием «Интерзона».

Собственно, образ-концепт Интерзоны представляет собой литературный гибрид, в который попадают любые, даже и самые незначительные переживания и наблюдения того времени, сплавляясь на выходе в крупные прозаические куски неизвестного жанра и фантасмагорического содержания. Пожалуй, Танжер – то есть сама Интерзона, этот, по словам Оливера Харриса, город-коллаж{205}

, – предоставил для прозы Берроуза идеальную форму организации материала; на берроузовских текстах танжерского периода лежит узнаваемый отпечаток породившего их города, они отражают его, как пишет Майлз{206}. Фраза из письма: «Танжер – ‹…› пророческий пульс всего мира, словно глюк, переходящий из прошлого в будущее, пограничная линия между сном и явью, причем „реальность“ ни одного из них еще не доказана»
{207}, – легко узнается в метафоре рынка из «Голого завтрака»: «Кажется, комната сотрясается и вибрирует от каждого жеста. Кровь и субстанция многих рас – негров, полинезийцев, горных монголов, кочевников пустыни, полиглотов с Ближнего Востока, индейцев, – рас, пока еще не зачатых и не рожденных, сочетаний, еще не реализованных, проникают сквозь тело. ‹…› Составной Город, где по огромному безмолвному рынку разбросаны все людские ресурсы»{208}
.

Перекликаясь с пророческими галлюцинациями из «Писем Яхе», Танжер, этот огромный город-коллаж, превращается в прозе Берроуза в магическое и складчатое плато, архитектурно и урбанистически воплощающее наркотические путешествия автора вовне – изнутри и снаружи – вовнутрь. Как будто бы в некоем бредовом Царстве Прихода, все здесь подвижно и проницаемо: «Зона – это одно громадное строение. Стены комнат сооружены из пластичного цемента, который деформируется, давая людям пристанище, однако если одна из комнат переполнена, раздается негромкий шлепок и кто-нибудь прямо сквозь стену протискивается в соседнее жилище, то есть на соседнюю кровать, поскольку комнаты состоят в основном из кроватей, на которых и заключаются все торговые сделки Зоны. От гула секса и коммерции Зона ходит ходуном, как огромный растревоженный улей»{209}. И главным эффектом от соприкосновения с этим ульем оказывается наркотический кошмар: «Интерзона напоминает кошмар. В полной свободе таится нечто глубоко ужасное»{210} (ср.: «Единственная прелесть Танжера – свобода. ‹…› Танжер – одно из тех мест, где можно делать все что угодно»{211}).

Мучимый ломками и кошмарами, в Танжере Берроуз по-настоящему научился тянуть в свою прозу все, что плохо лежит. Через рукопись «Интерзоны» прорывается многоголосица города и его обитателей, площади Сокко-Чико и борделя голландца Тони, французская, испанская, арабская речь, запахи гашиша, крик мальчишек, призыв муэдзина: «Над каменной площадью, где задыхаются медные статуи, поднимается многоголосое бормотание мусульман»{212}.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары