Берроуз, который взорвался. Бит-поколение, постмодернизм, киберпанк и другие осколки

В середине 1930-х годов Гайсин удостоился чести быть отлученным от сюрреалистов самим Бретоном. «Сюрреалисты – это артистическое крыло фрейдистского заговора», – впоследствии говорил он{336}. Не признанный в художественных кругах, Гайсин сильно переживал из-за этого и в итоге, как это часто бывает, пришел к выводу, что мир искусства организовал против него заговор, главную роль в котором играли, само собой, женщины и евреи. По всей вероятности, мизогиния, в которой в дальнейшем упрекали и Берроуза, была у него от Гайсина. Берроуз писал про него: «Он – убежденный женоненавистник. Вся концепция Женщины – биологическая ошибка, по его словам, и препятствие для Мужчины в осознании своего предназначения, которое состоит в достижении бессмертия в пространстве»{337}. Интересно сравнить это с замечанием самого Гайсина: «Да, и вот еще что: не надо называть меня мисогинистом… обыкновенным мисогинистом. Я монументальный мизантроп. Человек – плохое животное, может быть, единственное плохое животное»

{338}. То есть дело не в том, что женщины чем-то плохи, – плох человек как таковой, а значит и женщины, и мужчины, и дети. Но эта оговорка не особо меняет дело: у Гайсина и у Берроуза много фрагментов, наполненных безоговорочным женоненавистничеством. Как говорится, «посетите Дом Дэвида, мальчики, и полюбуйтесь, как девочки едят дерьмо. Бесподобно повышает мужчине настроение»{339}.

Гайсин, большой знаток арабской и японской каллиграфии и человек с выдающимся воображением, сильно повлиял на Берроуза. Он не только заразил его своими конспирологическими и параноидальными повадками (к примеру, Билл – в точности как в одном фильме – стал сходить с ума на почве совпадений вокруг числа 23) и тягой к оккультному, но и открыл для Берроуза мир изобразительного искусства, помог осознать важность визуального образа и сложную связь образа со словом. Под влиянием Гайсина Берроуз и сам стал рисовать. «Посылаю тебе самые последние рисунки. Чтобы их понять, надо накуриться, и тогда смысл проявится сам собой»{340}

, – писал он Гинзбергу.

Гинзберг, по свидетельству Терри Уилсона, относился к Гайсину и его влиянию на Берроуза резко отрицательно: «Поистине удивительно, что Гинзберг не понимал статус Гайсина. ‹…› Он „изо всех сил противился“ тому огромному влиянию, которое Гайсин оказывал на Берроуза»{341}. Возможно, причиной была обыкновенная ревность.

Так или иначе, все это вело к судьбоносному открытию техники нарезок, которая определила берроузовский стиль на ближайшие десятилетия. В автобиографическом эссе Берроуз напишет: «Брайон Гайсин был единственным человеком, которого я уважал. Одним из его качеств, вызывавших мое уважение, был неизменный и поразительный такт, – а это одна из причин, по которой высший свет от него отгораживался и не доверял ему. У него не было права превосходить их в

хороших манерах»{342}.

Как сказала Патти Смит, Берроуз любил Гайсина больше, чем кого-либо еще в своей жизни.

Летом 1959 года в Бит отель приехал Йен Соммервиль, молодой англичанин, изучавший в Кембридже математику. Берроуз увлекся новым знакомым, и вскоре они стали любовниками. В Бит отеле Соммервиль ухаживал за Берроузом, когда тот пытался слезть с кодеина, а Билл, как обычно, использовал новое знакомство, чтобы чему-нибудь научиться.

Берроуз узнал у Йена много нового в технической области, а Брайон Гайсин даже создал вместе с ним так называемую Машину снов (англ. Dream Machine) – стробоскоп, состоящий из лампочки и крутящегося вокруг нее абажура с отверстиями; по многочисленным заверениям создателей и адептов, Машина Снов обладала магическими свойствами (см. документальный фильм «Flicker», режиссер Н. Шиэн, 2008).

Внезапное появление в его жизни техника Соммервиля оказалось очередным берроузовским «совпадением» – из тех, которых не существует. Именно техническое опосредование художественного творчества вскоре стало главным предметом работы Берроуза. Вернувшись из Лондона, куда тот ездил с Йеном, Берроуз узнал, что Гайсин сделал открытие: порезав стопку газетных листов, он обнаружил, что разные части газеты можно монтировать друг с другом в случайном порядке, производя тем самым новые смыслы. Берроуз встретил это открытие с огромным энтузиазмом.

В 1960 году техника нарезок породила два коллективных сборника – «Остались минуты» при участии Гайсина и Корсо и «Дезинсектор!» уже без Корсо, а потом и три романа Берроуза, составивших «Трилогию „Сверхновая“»: «Мягкая машина» (1961), «Билет, который взорвался» (1962)[26] и «Экспресс „Сверхновая“» (1964). Хотя «Мягкая машина», а отчасти и две другие книги, компоновалась из рукописей, остававшихся еще от танжерского периода, книги трилогии выходили, когда Берроуз уже жил в Лондоне.