Берсеркер

Рудольф пинался и извивался со всей силой отчаяния. Но, похоже, все его усилия были напрасны. Лицо Тэдбари сделалось красным, потом приобрело синюшный оттенок.

Шонберг подумал, что недостаток кислорода в крови и легких скоро должен начать сказываться. Он искренне надеялся, что несчастный быстро потеряет сознание от боли, но все же слегка оттолкнул Челесту и отступил в сторону, чтобы не пропустить момент прихода смерти. Шонберг знал, что большинство землян, увидев, как он стоит и внимательно наблюдает за агонией, посчитали бы его садистом. Но на самом деле он не желал страданий ни одному живому существу.

Шонбергу очень хотелось самому принять участие в турнире. Конечно же, он вполне осознавал, что имеет не больше шансов с мечом в руках справиться с любым из этих людей, чем они — выстоять против его энергетического ружья. Но в прежнем сезоне, когда он охотился вместе с Микенасом, тот показал Оскару, как пользоваться охотничьим копьем, и Шонберг успешно проткнул нескольких весьма опасных тварей позаимствованным у Микенаса оружием. Это было одно из самых памятных ощущений Шонберга, и он никогда никому об этом не рассказывал.

Конечно же, турнир подобного класса — это совсем другое дело. У Шонберга не было никаких разумных причин ожидать, что ему и вправду разрешат в нем поучаствовать. Возможно, у него хватит мастерства для участия в одном из отборочных туров, когда будет проводиться следующий всепланетный турнир. Ведь наверняка же должен быть еще один турнир — наверное, во время следующего охотничьего сезона. Тогда, если он найдет на Земле возможность тренироваться и вернется через пятнадцать лет... возможно, сын кого-то из нынешних участников убьет его.

Если посмотреть непредвзято, вряд ли ему когда-либо будет по силам выиграть главный турнир на Охотнике, вне зависимости от того, сколько он будет тренироваться и сколь прекрасно готовиться. Шонберг не стремился к смерти и знал, что, увидев приближение насильственной кончины, будет бояться ее, как боялся и в прошлом. И все же игра стоила свеч, ей-богу, стоила! Есть смысл перед концом испытать жизнь во всей ее полноте. Один лишь момент исчерпывающей полноты бытия, когда монетка, где роли орла и решки играют Жизнь и Смерть, крутится на алтаре капризной богини Удачи, — такой момент куда более ценен, чем многие годы отчаянной скуки, которую большинство людей называют цивилизацией.

У Рудольфа уже не хватало сил ни на попытки сбросить своего убийцу, ни даже на хриплые звуки, прежде вырывавшиеся изо рта и горла. Лицо Тэдбари стало ужасным и почти потеряло сходство с человеческим обликом. Теперь не слышно было ни звука, кроме тяжелого дыхания Томаса Хваталы. Вскоре Томас ощутил, что искра жизни покинула тело противника. Он выпустил из рук голову Рудольфа и встал на ноги, продемонстрировав поразительные для человека его комплекции легкость и проворство.

Шонберг взглянул на Челесту. Девушка со скучающим видом изучала свои ногти. Произошедшее ее ничуть не ужаснуло — ну, максимум вызвало легкое отвращение. Заметив взгляд Шонберга, Челеста тут же ответила вопросительной улыбкой. Оскар повернулся к Афине. Она наблюдала за бойцами, которые готовились к следующей схватке, и была глубоко погружена в собственные мысли. Ни Шонберг, ни весь прочий мир сейчас для нее не существовали.

Со стороны корабля показался де ла Торре.

— Как там последний бой? — поинтересовался он у Шонберга, слегка вытянув шею, чтобы получше разглядеть уже оттащенные в сторону тела.

— Отлично. Оба дрались хорошо.

— Ванн Кочевник и Вулл Нарваэц!

Эта схватка должна была стать последней на сегодняшний день.

Афина повернулась к Шонбергу — не отрывая, впрочем, взгляда от ринга — и шепотом спросила:

— Что это болтается у него на поясе?

Действительно, с пояса Ванна свисало на веревочке два-три странных предмета.

— Смахивает на человеческие уши.

Де ла Торре тихонечно заржал. Шонберг на мгновение задержал на нем недовольный и удивленный взгляд.

Ванн Кочевник размахивал своим длинным мечом с неуклюжестью любителя, но ни один человек из тех, кто наблюдал за ним сейчас, не купился бы на этот обман. Поединок начал выглядеть почти комично, поскольку Нарваэц тоже старательно напускал на себя невинный вид. Он выглядел как безвредный крестьянин — должно быть, этот облик тщательно им культивировался. Вулл вышел на бой с вилами и уже предпринял несколько попыток ткнуть ими во врага. Одет Нарваэц был в простой наряд из домотканой ткани. Вулл как-то на редкость нелепо поджимал губы и смотрел на мир, словно какой-нибудь сердитый чумазый фермер, старающийся взбодрить себя перед непривычной дракой.

Семь воинов, уже переживших сегодняшние поединки, теперь позволили себе расслабиться, пребывали в хорошем настроении и сыпали шуточками. Они радостно свистели и завывали над неуклюжего вида маневрами и выкрикивали грубые советы. Лерос обвел их негодующим взглядом, но, к удивлению Шонберга, ничего не сказал.

Тут Шонберга озарило: видимо, участники турнира такого уровня должны стоять куда ближе к богам, чем даже жрецы ранга Лероса.