Берсеркер

Томас Хватала, все еще продолжающий вытирать копье, молча двинулся следом. Он явно был не против пообщаться. Жреца они оставили позади. Брусчатка на дороге здесь была очень ровной и поддерживалась в отличном состоянии. А еще дорога была аккуратно окаймлена камнями — Фарлею вспомнились некоторые дорожки в большом поместье его отца.

Теперь же они с ошеломляющей Фарлея обыденностью миновали последние деревья и последний поворот дороги. На некотором расстоянии от дороги по обе стороны раскинулись фруктовые сады. Впереди же дорога пробегала через тридцати-сорокаметровую тщательно ухоженную лужайку и упиралась в ворота города-цитадели богов. Ворота из массивных бревен, обитых полосами кованого металла, были в настоящий момент закрыты. Высокие городские стены под лучами полуденного солнца казались ослепительно белыми. Только очутившись рядом с ними, Фарлей понял, из каких огромных и тяжелых камней сложены эти стены. Интересно, чем же их красили, что они стали напоминать цветом кость?

Ну что ж, вот он и добрался до своей цели, до места, где обитает Торун. Но внутри у него ничего не изменилось. Бессмертие стремительно покидало Фарлея.

— Томас, — сказал он, остановившись, — здесь все чересчур... обычное.

— Это как? — вежливо спросил Томас, останавливаясь рядом.

Фарлей помолчал. Как объяснить ему свое разочарование? Он и сам не до конца понимал, что творилось у него внутри. Тогда Фарлей сказал первое, что пришло на ум:

— Нас было шестьдесят четыре, а теперь осталось всего двое.

— Ну а как еще это могло быть? — резонно поинтересовался Томас.

Сквозь камни у ворот Торуна пробилась трава. На обочине дороги валялись куски засохшего навоза, оставленного каким-то животным. Фарлей запрокинул голову и зажмурился. У него вырвался стон.

— Что случилось, дружище?

— Томас, Томас! Что ты видишь здесь, что ты чувствуешь? Меня внезапно охватили сомнения... — Фарлей взглянул на своего спутника, словно умоляя о помощи.

Томас покачал головой:

— Друг мой, относительно нашего с тобой будущего не может быть никаких сомнений. Мы с тобой сразимся, и лишь один из нас войдет живым в эти ворота.

Ворота... Совершенно обычное, хотя и прочное дерево, скрепленное металлическими полосами. Нижняя их часть казалась слегка истертой от прикосновений проходивших мимо бесчисленных мужчин и женщин, рабов и животных. За такими воротами не могло находиться ничего иного, кроме того самого мира, в котором Фарлей пребывал и сейчас, в котором он провел всю свою жизнь. А если он встанет перед воротами внутри Храма, увидит ли он хоть какую-то разницу?

Появился Йелгир, которого они оставили позади, и посмотрел на Фарлея со свойственной ему встревоженной улыбкой. Очевидно, какой-то невидимый из-за стен наблюдатель заметил появление жреца — ворота слегка приоткрылись. Из-за них высунулся другой жрец и окинул Фарлея и Томаса безразличным взглядом.

— Кто-нибудь из них ранен? — поинтересовался он у Йелгира.

— У одного повреждена кисть руки, и он не может работать кинжалом, но, похоже, особых неудобств это ему не доставляет. У второго тоже рана на руке, но ничего серьезного, мышца не рассечена.

Жрецы понизили голос, и Фарлей перестал разбирать слова. Тем временем над стеной показались другие головы — очевидно, принадлежащие местным аристократам. Видимо, любопытные находились на какой-то галерее, расположенной на стене. Двух финалистов турнира Торуна рассматривали, словно рабов на аукционе. Томас Хватала наконец-то прекратил вытирать свое копье и теперь стоял, перехватив его поудобнее. Потом он переступил с ноги на ногу и вздохнул.

— Участникам состязаний велено подождать, — раздался из-за стены чей-то небрежный голос. — Верховный жрец сказал, что он надеется поприсутствовать при финальном поединке, но сейчас занят — приносит особое жертвоприношение богам.

 Глава 11

У Суоми после разговора с человеком в серой одежде (чьего имени он так и не узнал) сильно полегчало на душе, хоть изнеможение никуда и не делось. Он сумел добраться к самому подножию скалы, на которой стоял корабль, и никто из людей Андреаса его не заметил. Теперь Суоми следовало как-то исхитриться и пробраться в корабль — только в этом случае он мог надеяться на успех. Он не должен позволить схватить себя, прежде чем взберется на скалу.

Судя по индикатору, вмонтированному в казенную часть ружья, в нем оставалось всего шесть зарядов. В принципе Суоми мог бросить ружье в лесу, если бы не опасение, что его найдет какой-нибудь идиот и случайно убьет себя или кого-то другого.

Суоми при расставании предложил ружье незнакомцу, но тот отказался.

— Я должен продолжать прикидываться рабом, — сказал он. — А в городе ни один раб и шагу не ступит с такой штукой в руках, без того чтобы его не принялись расспрашивать. А кроме того, я не знаю, как с ним обращаться. Так что пусть уж лучше каждый пользуется своим оружием.

— Пусть каждый пользуется своим, — согласился Суоми, протягивая руку для прощального рукопожатия. — Удачи тебе. Надеюсь, мы еще встретимся в городе.