И тогда Конин ударил коня нагайкой, послал вперед, нагнал своего бывшего преследователя, желая заступить ему путь слева.
И крикнул. Коротко, рвано. Въезжая на берег, Дикий Аман наступил на острую ветку. В последний момент, спасаясь, отошел вправо, внезапным ударом сталкивая коня Феронца с дороги. Но наткнулся на кучу камней, его ноги заплелись…
Свалился на землю как тяжелый мешок. Конин перелетел через голову коня, кувыркнулся, упал в истоптанную грязь на берегу речки. Удар был настолько сильным, что у него даже не было сил застонать. Он только прикрыл голову, прижал руки к телу и почувствовал, как ураган копыт проносится рядом. Его обдали брызги грязи, он получил камешками из-под копыт, но хунгурские кони пощадили. Лежал, пока все не стихло. Земля, казалось, колышется в ритме его сердца; прошло немало времени, прежде чем он смог вздохнуть, перебороть боль, сжать ее в себе и в груди.
И тогда услышал, как кто-то выкрикивает его имя. Табун уже пошел, пролетел над водой, остановившись на зеленоватых осенних степях по ту сторону речки, разлился, разошелся по пастбищу. Он видел только вороное пятнышко: Феронца, который свистом и ударами батога отгонял мокрых, покрытых пеной коней от воды.
Гунна ехала шагом, не позволяя своему Сабуру опускать голову. За поводья вела Дикого Амана, который, к счастью, не сломал себе ног.
– Конин! Конин! – крикнула.
Подъехала на рысях, спрыгнула с коня, привязала поводья Амана вокруг передней луки собственного седла. Когда Конин встал, они встретились взглядами.
– Конин! – улыбнулась она заговорщицки. – Я знала, что ты будешь цел и невредим. Падение с коня не убьет настоящего хунгура.
Он не улыбался, стоял вовсе на нее не глядя – прикипев взглядом к далекому Феронцу.
– Конин, – протянула она руку и коснулась рукава его кафтана, теперь грязного; сразу отдернула ладонь, словно испугавшись. – Ты хотел убить Феронца. Я все видела. Не бойся, я не скажу отцу…
Он покачал головой, сильно и решительно.
– Я знаю… – прошептала она. – Я тебя понимаю. Месть – закон хунгуров. Феронц… унижал тебя. Он заплатит. Чем позже, тем больнее.
Конин двинулся вперед, прямо в воду. Забрался на обомшелый камень, омываемый ленивым течением Тургая, присел, склонился и протянул руки к воде, но не сунул их в реку, словно его вдруг удивило собственное отражение.
– Сурбатаар Ульдин слабый, я знаю, – продолжала Гунна. – Он испугался смерти братьев и сыновей, всю жизнь боялся кагана. Еще две-три зимы, и у него не останется сил, чтобы удержаться в седле, он не сумеет править аулом.
Конин тряхнул головой. Погрузил руку в воду и принялся мыть, протирать лицо, смывать с деэлы грязь.
– Что ты делаешь? – обеспокоилась Гунна. – Не смотри так долго в воду, а не то Каблис взглянет на тебя и поразит огненной молнией.
Он не обращал внимания на ее слова, но прервал омовение.
– Ты не слушаешь! Ты глупее осла, упрямее старого барана! Ты не хунгур, сразу видно!
Но не могла отойти от него. Сделала один шаг, второй, забралась на камень.
И, поддавшись женскому любопытству, опустила глаза, посмотрев в воду.
Увидела свое лицо, а рядом – мрачное и худощавое – Конина.
И неясный, расплывающийся в воде лик, покрытый кровью. Жуткий, с красными глазами. В трещинах, словно лицо древнего камня.
Она вскинула голову – они были только вдвоем. Кем был этот третий… О Мать-Земля, теперь он стоял за Конином, она видела в воде его жестокое, искалеченное лицо сразу за головой Ноокора. Смотрела, как оно распахивает пасть, полную обломанных зубов, и вдруг втыкает те в голову юноши, словно желая прокусить его череп!
Она вскрикнула и вскочила, ведомая страхом. Дернула Конина за плечо с силой, о какой и сама не подозревала. Оттянула его, он качнулся и опрокинулся на спину.
– Не смотри в воду! Он там! Духи-защитники! Кто это? Кого я там увидела?! – кричала она в испуге, забыв, что парень немой. – Кто это? Прячется в воде. Я ведь говорила, что вода – дурная!
Конин не слушал ее, не отвечал даже жестами. Неожиданно он вскочил, выпрямился. Показывал на что-то рукой. На что-то за ее спиной.
Через мгновение она и сама услышала. Топот копыт. Со степи приближалась группа всадников. Три, может, четыре десятка воинов. На прекрасных конях, украшенных на груди бунчуками, в панцирях из золоченой чешуи и юшманах – кольчугах с пластинами на груди. Они удобно сидели в седлах, будто вельможи, и над ними реял конский хвост бунчука. Летели быстро, раскачиваясь в такт галопу, разделялись на две, четыре группы, обходя их со всех сторон.
Дневная Стража кагана. Волчьи псы Тоорула, сына Горана, владыки Бескрайней Степи…
Конин вдруг приобнял Гунну рукой, словно желал заслонить девушку от их хищного взгляда. Они были уже рядом.