Бесчестье

Способна ли она учуять его мысли?

Вести машину приходится ему. На полпути к дому Люси, к его удивлению, сама заговаривает с ним.

– Все выглядело таким личным, – говорит она. – Делалось с такой личной ненавистью. Вот что ошеломило меня больше всего. Остального можно было… ожидать. Но почему они меня так ненавидели? Я и не встречала их никогда.

Он ждет продолжения, но продолжения не следует, пока.

– Это история говорила через них, – произносит он наконец. – История зла. Постарайся так думать об этом, если это способно помочь. Их чувства могли показаться личными, но такими не были. Наследие предков, не более того.

– От этого не легче. Потрясение попросту не желает никуда уходить. Я имею в виду – потрясение от того, что тебя ненавидят. В тот самый миг.

«В тот самый миг». Говорит ли она о том, о чем он думает, что она говорит?

– Ты все еще боишься? – спрашивает он.

– Да.

– Боишься, что они вернутся?

– Да.

– И думаешь, что, если ты не выдвинешь против них обвинение, они не вернутся? Ты в этом себя уверила?

– Нет.

– Тогда что?

Она молчит.

– Люси, все так просто. Закрой псарню. Немедля. Запри дом, заплати за его охрану Петрасу. Передохни полгода, год, пока дела в стране не пойдут на лад. Поезжай за океан. В Голландию. Я дам денег. А когда вернешься, ты сможешь трезво оценить свое положение и все начать сначала.

– Если я уеду сейчас, Дэвид, я не вернусь. Спасибо за предложение, но оно не годится. Ты не можешь предложить ничего такого, чего сама я не обдумывала бы по сто раз.

– Тогда что ты намерена делать?

– Не знаю. Но какое бы решение я ни приняла, я хочу принять его сама, без понукания. Есть вещи, которых ты просто не понимаешь.

– Чего я не понимаю?

– Для начала – ты не понимаешь того, что произошло со мной в тот день. Тебя заклинило на моем благополучии, я благодарна тебе за это, ты думаешь, что все понял, но на самом-то деле – нет. Потому что понять ты не можешь.

Он тормозит, съезжает на обочину.

– Нет, – говорит Люси, – не здесь. Это плохое место, тут слишком опасно останавливаться.

Он набирает скорость.

– Напротив, – говорит он, – я понимаю все слишком хорошо. Я произнесу сейчас слово, которого мы до сих пор избегали. Тебя изнасиловали. Несколько раз. Трое мужчин.

– И?

– Ты боялась за свою жизнь. Боялась, что, попользовавшись тобой, они тебя убьют. Избавятся от тебя. Потому что ты ничего для них не значила.

– И? – Голос ее обращается в шепот.

– А я ничего не сделал. Не спас тебя. – Это уже его исповедальное признание.

Она нетерпеливо отмахивается.

– Не вини себя, Дэвид. Как можно было ожидать, что ты меня спасешь? Появись они неделей раньше, я была бы в доме одна. Но ты прав, я ничего для них не значила, ничего.

Пауза.

– Думаю, они делали это и прежде, – снова заговаривает Люси, и на этот раз голос ее звучит тверже. – Во всяком случае, те двое, что постарше. Думаю, они прежде всего и главным образом насильники. А воровство – это так, случайность. Побочный род деятельности. Мне кажется, их специальность – изнасилования.

– И ты думаешь, что они вернутся?

– Видимо, я живу на их территории. Они пометили меня. И возвратятся назад.

– Тогда ты не можешь здесь оставаться.

– Почему же?

– Потому что тем самым ты словно бы приглашаешь их к себе.

Прежде чем ответить, она надолго задумывается.

– Но разве на все это нельзя посмотреть иначе, Дэвид? Что, если… что, если такова цена, которую необходимо заплатить, чтобы остаться здесь? Возможно, они именно так на это и смотрят; возможно, и мне следует так на это смотреть. Они видят во мне владелицу некой собственности. А в себе – сборщиков податей или долгов. Почему мне должны позволить жить здесь, ничего не заплатив? Может быть, так они себе все и объясняют.

– Уверен, себе они все могут объяснить. Сочинять разные россказни в свое оправдание – более чем в их интересах. Но доверься собственным чувствам. Ты сказала, что ощутила в них одну только ненависть.

– Ненависть… Знаешь, Дэвид, когда дело доходит до мужчин и секса, меня уже ничем не удивишь. Может быть, на мужчин ненависть к женщинам, с которыми они спят, действует как добавочное возбуждающее средство. Ты мужчина, ты должен знать. Когда ты овладеваешь незнакомой женщиной – когда хватаешь ее, не даешь ей вырваться, всей тяжестью подминаешь ее под себя, – разве это отчасти не смахивает на убийство? Вонзить в нее нож и уйти, оставив за собой окровавленное тело, – разве это не ощущается как убийство, безнаказанное убийство?

«Ты мужчина, ты должен знать» – можно ли говорить такое отцу? На одной ли они с ней стороне?

– Возможно, – говорит он. – Иногда. Некоторыми.

И следом быстро, не подумав:

– Ты чувствовала это с ними обоими? Что словно бы борешься со смертью?

– Они распаляли один другого. Вероятно, потому и делали это вместе. Как псы в своре.

– А третий, мальчишка?

– Его привели поучиться.

Они минуют указатель «Саговые пальмы». Время почти вышло.

– Будь они белыми, ты бы говорила о них иначе, – произносит он. – Будь они белыми громилами, скажем, из Деспатча.

– Ты полагаешь?