Они останавливаются в тупичке на склоне Сигнального холма. Девушка то ли пьяна, то ли накачалась наркотиком – ничего связного от нее добиться не удается. Тем не менее обслуживает она его настолько хорошо, насколько он вправе был ожидать. Потом она лежит, уткнувшись лицом в его пах, отдыхая. Она моложе, чем казалась при уличном свете, моложе даже, чем Мелани. Ладонь его покоится на ее затылке. Дрожи как не бывало. Он ощущает сонливость, довольство и странную потребность защитить эту девушку от бед.
«Вот и все, что нужно! – думает он. – И как это я позабыл?»
Не дурной человек, но и не хороший. Не холоден и не горяч, даже в самые пылкие минуты. Не горяч по меркам Терезы, да, собственно, и Байрона. Лишенный огня. Таков и будет вынесенный ему приговор – приговор вселенной и ее всевидящих глаз?
Девушка, поерзав, садится.
– Где ты меня подцепил? – лепечет она.
– Сейчас я отвезу тебя туда, где подцепил.
Глава двадцать вторая
Он продолжает время от времени позванивать Люси. В разговорах дочь старательно уверяет его, что на ферме все в полном порядке, а он притворяется, будто верит ее словам. Она говорит, что у нее много возни с клумбами, на которых уже расцвели весенние цветы. Мало-помалу оживает и псарня. Люси взяла на полный пансион двух собак и надеется получить еще. Петрас занят своим домом, но занят не настолько, чтобы не помогать ей. Часто приезжают супруги Шоу. Нет, в деньгах она не нуждается.
И все же что-то в тоне Люси лишает его покоя. Он звонит Бев Шоу.
– Ты единственная, у кого я могу спросить, – говорит он. – Как там Люси? Только честно.
Бев настораживается.
– А что она тебе рассказала?
– Она говорит, все хорошо. Но голос у нее как у зомби. Впечатление такое, что она сидит на транквилизаторах. Это так?
Бев уклоняется от ответа. Впрочем, она говорит – и похоже, тщательно подбирая слова, – что есть кое-какие новости.
– Какие?
– Этого я сказать не могу, Дэвид. Не заставляй меня. Люси должна сама тебе рассказать.
Он звонит Люси.
– Мне нужно съездить в Дурбан, – говорит он, и говорит неправду. – Не исключено, что я получу там работу. Можно, я остановлюсь у тебя на день-другой?
– Ты разговаривал с Бев Шоу?
– Бев тут решительно ни при чем. Могу я приехать?
Он летит в Порт-Элизабет, берет напрокат машину. Два часа спустя он сворачивает с шоссе на ведущий к ферме проселок – к ферме Люси, к ее клочку земли.
Быть может, это и его земля тоже? Он не чувствует связи с нею. Несмотря на все то время, которое он здесь провел, земля эта ощущается им как чужая.
Кое-что здесь успело перемениться. Проволочная изгородь, сооруженная не очень искусно, обозначает ныне границу между владениями Люси и Петраса. На Петрасовой стороне пасутся две тощие телки, дом Петраса воплотился в реальность. Серое, лишенное индивидуальности строение стоит на холме к востоку от старой фермы; по утрам, понимает он, строение это должно отбрасывать длинную тень.
Люси в бесформенной блузе, которая вполне может быть и ночной сорочкой, открывает дверь. Прежнего бодрого выражения, выражения человека, отличающегося крепким здоровьем, как не бывало. Лицо болезненно-бледное, голова не мыта. Люси без всякой сердечности обнимает его.
– Входи, – говорит она. – Я как раз завариваю чай.
Они садятся за кухонный стол. Люси разливает чай, вручает ему пакетик с имбирным печеньем.
– Так что тебе предлагают в Дурбане? – спрашивает она.
– Это может подождать. Я приехал, потому что тревожусь за тебя, Люси. У тебя все в порядке?
– Я беременна.
– Ты – что?
– Беременна.
– От кого? Это с того дня?
– С того дня.
– Не понимаю. Я думал, ты приняла необходимые меры, ты и твой врач.
– Нет.
– Что значит «нет»? Ты хочешь сказать, что просто сидела сложа руки?
– Нет, не сидела. Я приняла все разумные меры, кроме той, на которую ты намекаешь. Аборта я делать не стану. Я не готова еще раз пройти через это.
– Не знал, что ты так к этому относишься. Ты никогда не говорила мне, что не признаешь абортов. Но я, собственно, не об аборте. Я думал, ты принимала оврал.
– Признание тут ни при чем. И я никогда не говорила, что принимаю оврал.
– Но что же ты раньше-то не сказала? Почему скрывала от меня?
– Потому что тогда мне пришлось бы вытерпеть очередную твою вспышку, а мне это не по силам. Дэвид, я не могу строить свою жизнь исходя из того, что тебе нравится и что не нравится. Больше не могу. Ты ведешь себя так, словно все, что я делаю, это часть твоей биографии. Ты у нас главный персонаж, а я – персонаж второстепенный, который и на сцену-то выходит, когда половина пьесы уже сыграна. Так вот, что бы ты себе ни думал, люди не делятся на главных и второстепенных. Я не второстепенна. У меня своя жизнь, настолько же важная для меня, насколько твоя важна для тебя, и в этой моей жизни решения принимаю я.
Вспышку? А это как называется?
– Будет, Люси, – говорит он и, потянувшись через стол, берет ее за руку. – Ты хочешь сказать, что собираешься оставить ребенка?
– Да.
– Ребенка от одного из тех мужчин?
– Да.
– Но почему?