Бешеный Лис

– Не, Илья, – Афанасий охотно переключился со скользкой для него темы на обсуждение Мишки, – не будет ему кольца, не так это просто. Смотри: в счет идут только воины, с которыми грудь в грудь схватился и одолел. А он там пятерых из самострела побил и только одного ножом, да и то не воины они были, а тати, хоть и в доспехе. А здесь ему двоих точно засчитать можно, того, которого он ножом, и того, которого пес задрал. Если ты ворога конем стоптал, это засчитывается, ну и пса, наверно, можно так же считать. А еще двоих опять из самострела. Но тут уж как старики решат, он оборону держал, для нас время выгадывал, могут и засчитать. Так что либо двоих, либо, если повезет, пятерых. Только он пока не воин, счет на него не ведется.

«Да, серебряное кольцо за победу над десятью равными тебе воинами заслужить непросто. Но это талисман, и очень сильный. Обладателей таких колец убивают очень редко, и неудивительно – опытный ветеран умеет выжить почти при любом раскладе. А Афоня-то молодец! Лучнику редко грудь в грудь схватываться приходится, а у него уже шесть побед на счету. Еще четыре – и будет тянуть жребий при дележе добычи вместе со стариками – сразу после сотника и десятников. Римляне таких ветеранов в третий ряд ставили, и считалось, что если дело до них дошло, то битва была очень тяжелой. Даже пословица латинская есть… не помню».

– Но все равно дите ж еще! – Илья не желал оставлять интересующую его тему. – Малец, а столько народу накрошил и в таких переделках выжил!

– Бывает…

– Конечно, бывает всякое, но я вот поспрашивал, и оказывается, что он еще с двумя мальцами в Турове троих татей уложил, а еще одного покалечил.

– Ты еще не все знаешь. Если подумать, так жуть берет.

Афоня выдержал многозначительную паузу, и Илья тут же «повелся»:

– А что такое? Почему жуть?

– Лука пленных допрашивал, они такое рассказали! Он, когда один на дороге остался, сначала троих уложил, которые его живьем взять хотели. А потом начал с ними лаяться, пообещал яйца отстричь. И сделал! Так одному прямо в мошонку болт и всадил, его потом нашли – лежит под елкой скрюченный, кровью истек. А Михайла еще больше в раж вошел и так их вожака срамными словами поливать начал, что у лесовиков уши чуть не поотсыхали. Ребята из любопытства просили повторить, а те не могут, только фыркают да хихикают. А ты говоришь: тринадцать лет.

– Вот-вот. А ты бы так смог? Раненый, один против тридцати, а к тебе подойти боятся. Бьешь на выбор туда, куда пообещал, да лаешься так, что матерые мужи чумеют. Где и выучился-то?

По голосу обозника было не понять, чем он больше восхищается: храбростью мальчишки или его умением ругаться.

– Не, Илья, это еще не все, – продолжил накручивать ужас Афоня. – Ты слыхал, как он того лесовика, который его пса убил, уделал? Живого места не оставил, а выл, говорят, как волчара, аж кони шарахались.

– Слыхал, а что тебя удивляет? Он первый раз в жизни боевого товарища потерял, пусть и пса, но к животине иной раз сильнее, чем к человеку, привязываешься. Не было у тебя еще товарища, которому ты жизнь спасал, а он – тебе. И не дай бог такое пережить, по себе знаю.

– Не в товарище дело, – гнул свою линию Афанасий. – Илья, тут пострашнее. Лука, когда мы из Ратного к ним на помощь прискакали, по всем следам сам прошел, чтобы понять, что там делалось. Ты же знаешь: он дотошный. С ним Тихон и Петька Складень ходили. Вернулись оба бледные, глаза как плошки, и есть отказались. А ребята-то бывалые. Ну мы их расспрашивать, а они даже говорить поначалу не хотели.

В общем, нашли они в лесу сани, а в них месиво кровавое, даже не разобрать, сколько народу там смерть приняло: то ли двое, то ли трое. Рубили их так, что и сани в щепки. А вокруг саней следы Корнея и Михаилы. Представляешь? А потом, в другой стороне, нашли в лесу одного живого. Тут еще жутче: уши, нос и язык отрезаны и подколенные жилы посечены. Так в лесу живым и брошен, а около него следы конские и Михаилы. Вот тут и подумаешь. Если все вместе сложить, просто жуть берет. С виду-то – обычный отрок и разговаривает вежливо, разумно. Даже помочь обещал и зла не держит за то, что бросили на дороге.

Собеседники на некоторое время умолкли, потом Илья продолжил:

– Жутко, конечно, но неудивительно. Лисовинов корень. Слыхал про сотника Агея, Корнеева отца?

– Ну был такой, давно уже. Лет тридцать, наверно.