Беспокойные сердца

Только сейчас Олесь заметил, что цех по-парадному прибран, а у Виктора из-под спецовки, нарочно немного распахнутой, выглядывал белый воротничок и яркий галстук, что пышный чуб его обильно смочен и закручен в симметричные кудряшки под кепкой с синими очками.

— Ты по этой причине и вырядился? — хмуро спросил он.

— Хм… — смущенно тронул галстук Виктор. — Это ж культура.

— Вот что, «культура»! Иди и приведи себя в рабочий вид. Что-то я не представляю, как ты при галстучке будешь орудовать у печи. А попадешь на пленку — того хуже. Кто поверит, что сталь в белых перчатках варят? Ну, иди же, до гудка успеешь, — подтолкнул он Виктора.

Тот повиновался крайне неохотно. И хотя воротничок уже превратился в подобие липкого пластыря на шее, ему казалось, что теперь без воротничка уже и вид будет не тот.

— И что, ей-богу, парню шага ступить не даешь? Ровно наседка над цыпленком, — заметил Баталов.

— Вам же добра хочу. Зачем из работы балаган устраивать? — сурово возразил Терновой и направился в операторную.

— Куда ты, Александр Николаевич? — окликнул его Баталов. — Ты вон куда иди, видишь, машинки крутят, сниматься надо.

— С какой радости мне-то сниматься? — сдвинул брови Терновой.

— А как же? Не слыхал разве? Всю вашу бригаду снимают. Как борцов за новую технику…

— Что? — не поверил своим ушам Терновой и крупно зашагал туда, где расторопные люди двигали свои треножники с глазастыми аппаратами и белый свет вспыхивающих юпитеров побеждал жаркое сияние печей. Там он заменил несколько человек из бригады и Женю Савельеву.

Он тронул ее за рукав.

— Объясните хоть вы, что здесь происходит?

— Собираются снимать для кинохроники, — весело сказала она.

— Содружество науки и техники, популяризация достижений передовой мысли!

— Какая ерунда! — не сдержал раздражения Терновой. — Да где же здесь наука? С какой стати сниматься нам? Сейчас я это выясню!

И он быстро направился к ближайшему телефону, чтобы позвонить Шелестовой, но тут же увидел Татьяну Ивановну. Она шла, грозно нахмурив брови и сунув руки в карманы синего халата с таким видом, словно прятала крепко сжатые кулаки.

— Что тут делается? — резко спросила она Тернового.

— Я как раз хотел у вас спросить. По-моему, нужно протестовать. Виноградова здесь нет, а он истинный творец нового метода, и нечего притворяться, будто его никогда не было.

Назревал крупный скандал. Баталов побежал за Ройтманом, кинооператоры сердились за задержку, тут началась приемка печей новой сменой. На площадку поднялся величественный в своем белом кителе Рассветов. К нему тотчас же подошла Татьяна Ивановна, и директор завода вошел в цех в то самое время, когда она говорила громко, на всю площадку:

— Нечего нам подтасовывать факты! Никто этого не позволит. Я от имени парткома заявляю, что не допущу такого безобразия!..

И получилось так, что на пленку попал один Валентин. Рассветов кое-как спас положение и свой престиж: он вкратце рассказал о предложении инженера Миронова, о выгодах, которое оно дает производству, поразил цифрами неискушенных в технике кинорепортеров, и они решили дать небольшой рассказ о том, как растут на производстве молодые специалисты и как они двигают вперед науку. И сюжет и объект были привлекательными. Валентина сняли и в лаборатории, где его усадили за стол, заваленный папками, собранными со всех столов, и в литейном пролете цеха, где он руководил засыпкой серебристо-серого порошка в изложницы, записали отработанный диалог его с Баталовым и даже сняли разрезы слитков, где явственно было видно, что пустота в верхней части почти исчезла. А в дикторский текст вставили фразу о плодотворной работе коллектива завода над освоением новой технологии выплавки сталей.

* * *

Для дополнения своего репортажа оператор хотел снять Миронова в домашней обстановке. Как ни польстило такое предложение Валентину, но пришлось наотрез отказаться: семейная жизнь его теперь была не из тех, что можно показывать на экране в качестве образцовой. Было время — он считал свой брак идеальным. Однако спокойное течение жизни наскучило, захотелось снова свободы, нахлынуло легкое увлечение. Но однажды добившись своего, он разом охладел к Зине Терновой. Она стала просто одной из тех, кого он знавал и до нее. И памятная поездка за Волгу скоро стала казаться незначительным эпизодом.

Зато легкого примирения с Верой не вышло. Она не ссорилась с ним, не ругалась и не упрекала. Она просто молчала. Но это молчание было хуже ссор, истерик и скандалов — нельзя было ни оправдаться, ни защититься, ни обвинить в мещанстве.

Расстояние между ними с каждым днем все увеличивали десятки мелочей. Вера, если не была на работе, гуляла с Аленкой или занималась своими делами и держала себя так, словно Валентина дома нет. Несомненно, ей было трудно. Валентин замечал и тщательно запудренные следы слез, и слегка впавшие щеки, невеселый взгляд. Но напрасно он ожидал, что это ее сломит. Успокоение Вера находила в Аленке.