Беспокойные сердца

Смешная девчонка с каждым днем все больше нравилась Валентину. Она уже осмысленно таращила пуговки-глазенки, развернутая — лежала вся розовенькая и тащила в рот игрушки, дрыгая ножонками. Сколько раз хотелось Валентину подойти, взять Веру за плечи, вместе с женой склониться над кроваткой или над ванночкой! Но строгий взгляд Веры останавливал его. Она не давала Аленке даже целлулоидного попугая, купленного Валентином.

В тот день, когда происходила киносъемка, он вернулся домой в приподнятом настроении. Дела на заводе идут хорошо, должны же поправиться и домашние! И так захотелось, чтобы дома встретила прежняя Вера — милая, внимательная, с обычной лаской и чуть насмешливой улыбкой!.. Ну, посердилась немного — это право каждой жены — но нельзя же до бесконечности продолжать этот бойкот. Он заготовил убедительные фразы, готовясь начать решительное объяснение, представлял себе, как она станет постепенно уступать его красноречию, может быть, даже слезами, как он обнимет ее и снова покорные губы ответят на требовательные поцелуи…

Веры дома не было. Это несколько раздосадовало его, но намерение осталось прежним. Рассеянно проглотив поданный домработницей обед, с полчаса полежал на диване, проглядывая газету и то и дело посматривая на дверь. Потом вскочил — показалось, что в комнате душно. Посчитал пульс — сердце билось ускоренно. «Что это я — волнуюсь?» — иронически подумал он и вышел на балкон.

Садилось солнце, видневшаяся с балкона часть Волги была расцвечена всеми оттенками закатных красок. И этот закат, может быть, сто раз виденный равнодушными глазами, сейчас вдруг предстал совсем иным — почти таким же, как тот, которым они любовались с Верой в первый вечер своего знакомства.

Тогда они сидели на набережной, проходившие мимо, словно патрулирующие, пары не мешали и не раздражали. В небе и на воде постепенно тускнели цвета, немыслимый розовый оттенок начал постепенно бледнеть, наливаться синевой, прорвался и потух яркий зеленоватый свет, потом все как-то быстро заволоклось пеленой, на фарватере вспыхнули первые бледные огоньки, закачались в воде серебристые нити.

Он снова вспомнил испытанное впервые в жизни жаркое ощущение стыда, когда при попытке обнять ее, Вера спокойно и строго отвела его руку и в темных глазах ее засветилось удивление.

Да, Вера делала, его другим. С нею нельзя было быть пошлым, грубым; банальности делали ее колючей и злой, той самой Верой, которая рисовала для «Заусенца» острые карикатуры, а однажды не пощадила его самого…

Снова в памяти возникли обрывки былых разговоров, словно тихие голоса зашелестели в комнате. Стихи… Сколько их было прочитано!.. «Снова выплыли годы из мрака и шумят, как ромашковый луг…» «Вы когда-нибудь бегали босиком по лугу — когда он еще мокрый от росы?.. Валя, вы слышали, как ветер поет в молодых березках? Правда, Чайковский сумел это подслушать?.. Какое это удивительное чувство — настоящая любовь!.. Милый, конечно, я верю тебе… разве можно говорить неправду с такими глазами?».

Из-за Волги выплыла луна — красная, насмешливая. Словно подмигивала хитрым глазом: «Жди, жди!» Валентин вошел в комнату и щелкнул выключателем. Спросил у домработницы, где Вера. Та не успела ответить — в передней открылась дверь. Он быстро вышел, чтобы Вера не успела проскользнуть в спальню незамеченной.

— Что ты так поздно таскаешь ребенка по улицам? — сказал он совсем не то, что хотел, повинуясь мгновенному раздражению.

— О-о, ты вспомнил, что существует ребенок? Забавно! — усмехнулась Вера. Она стояла перед ним независимая, чужая, совсем не такая, какой он только что представлял ее себе.

— Вера, — шагнул он к ней, и голос его прозвучал просительно и несмело, — мы не можем дальше так жить. Надо поговорить.

— Избавь меня от всяких объяснений. Я устала и хочу есть.

Она прошла мимо, оставив Валентина на пороге. У него невольно сжались кулаки от обиды, но он понял: силой ее характер не переломишь.

Позднее он мучился над переводом статьи, рекомендованной Рассветовым. Многое позабылось, часто ускользал смысл, работа казалась ненужной и глупой. Хотелось пойти к приятелям, развлечься, но он поглядывал на жену — и желание пропадало.

Сидя у приемника, Вера шила что-то маленькое. Пела виолончель, разливая трепещущую грустную мелодию «Меланхолической серенады», и лицо Веры было нежным и печальным.

Как она близко была — и как далеко! Валентин нервно откашлялся и ожесточенно зашелестел страницами словаря.

Глава XXI