Бессмертные

– Иногда, во время ночных дежурств, – отстраненно продолжил Мок, – я слышу их плач, приглушенный стенками инкубаторов, всех этих недоношенных детей, оказавшихся слишком слабыми, чтобы выжить, – детей, которым самой природой предназначалось умереть и которых мы в итоге спасли, тем самым обрекая на слепоту, нескончаемые болезни и жизнь под постоянной опекой. Конечно, Кэсснер хорош, но вот интересно: а сколько стоила эта операция?

– Откуда мне знать?

– Почему бы тебе не выяснить?

Флауэрс вздрогнул в темноте, хотя в комнате было жарко, и засунул руки в карманы. Внезапно его пальцы наткнулись на пряжку пояса.

Он подскочил, удивляясь, как это не вспомнил о ней раньше, и торопливо нажал кнопку тревоги.

Пусть шанс был мизерным, но попытаться стоило. Хотя он и полагал, что похитители, припарковав «Скорую», заглушили мотор.

Флауэрс снова сполз вниз по стене, припоминая свой визит в расчетный отдел Центра. Там, записав предварительно его данные, ему показали платежную ведомость. Тот пациент внес на счет 200 тысяч долларов. Расчетный отдел распределил их довольно ловко. Общий счет оказался всего на пару сотен долларов меньше.

Он просмотрел колонку дебета, заполненную сплошь четырехзначными и пятизначными числами.

Операционная: $40 000.

Ну, почему бы и нет? Один только аппарат искусственного кровообращения стоил 5 миллионов долларов, а микрохирургическое оборудование на тот момент, когда его собрали и запустили в работу, считалось одним из чудес Среднего Запада. Кто-то должен был за это платить.

Затем шли аренда палаты, анестезия, расходы на клинические исследования, рентген, биопсия, расходы на ЭКГ[14] – ЭЭГ[15] – СОМ[16], лекарства и перевязочный материал и, наконец, самые значительные суммы – стоимость новых органов и артерий:

новые артерии (1 комплект): $30 000;

новое сердце (1 шт.): $50 000.

Какой-то бедняга-неплательщик погасил ими свой долг.

Сидя в бетонной клетке, Флауэрс убеждал себя, что медик не должен задаваться вопросом относительной ценности. В итоге пациент заплатил примерно от тридцати до сорока тысяч долларов за каждый год жизни, полученный им после операции. И оно того стоило – с точки зрения пациента. А существует ли другая точка зрения? Кому еще пришлось расплачиваться по этим счетам?

Наверное, обществу. Стоило ли оно того с точки зрения общества? Может быть, и нет. Ведь этот старик теперь только потреблял, проедая и проживая то, что он заработал собственным умом, силой или безжалостностью, будучи моложе.

Так что, возможно, для общества цена оказалась неоправданно высока.

Такая позиция представлялась жестокой и бесчеловечной, поэтому никто не хотел, чтобы судьей в таких вопросах выступало общество. Медицина веками добивалась возможности решать их; тут АМА[17] была непоколебима. Каждый человек имеет право на выбор врача и на получение тех медицинских услуг, которые он может себе позволить.

Ну разумеется, все это демонстрировало опасность рассмотрения проблемы с обратной стороны, как это делал Хэл Мок. Знания, мастерство и оборудование имеют значение. Если бы их не использовали, это стало бы возмутительным расточительством.

Но может, дело в том, внезапно подумалось ему, что ошибку допустили раньше, начав развивать знания, оттачивать мастерство и улучшать оборудование. Тогда-то обществу и пришлось платить по счетам.

Оно ведь всему назначает цену. Во все времена в ограниченном количестве существовали интеллект, энергия и то, что создавалось непрерывным трудом и заботой поколений, – капитал. Общественная система ценностей регулирует распределение этих ресурсов среди тысячи различных отраслей.

Это напоминало планирование бюджета: столько-то на еду, столько-то на жилище, столько-то на одежду, образование, исследования, развлечения; столько-то на здоровье.

А есть ли что-то более ценное, чем крепкое здоровье? Нет, решило общество. Без здоровья все бессмысленно.

Что же Мок имел в виду, заявив, что мы можем стать слишком здоровыми?

Существовал ли уровень, за которым медицина стала потреблять больше, чем отдавать? И был ли порог, перешагнув который медицина обернулась монстром, принявшимся пожирать породившее ее общество?

Не исключено, что цена жизни может оказаться слишком высокой. А общество может стать слишком здоровым, как ипохондрик, доводящий себя до банкротства в тщетных попытках излечить воображаемые болезни.

– Чарли, – спросил он Брэнда на следующий день, – сколько процентов от национального дохода было потрачено на медицину в прошлом году?

– На лечение, обучение, исследования, изготовление лекарств или производство оборудования?

– На все разом.

– Так, посмотрим – пятнадцать целых и шесть десятых, десять и одна, двенадцать и девять, пять и два, восемь и семь – итого – что там у нас получилось?

– Пятьдесят две целых и пять десятых, – сосчитал Флауэрс.

В темноте бетонной камеры он снова повторил про себя эту цифру.

– Чепуха, – проворчал раздраженно.