– О том, что перед нами человек, испытывающий сильнейшее постороннее вмешательство. Вмешательство в сферы, руководящие его сознанием. Говоря средневековым языком, он одержим неким духом. А выражаясь более научно, его собственная личность сохраняется лишь в одном полушарии мозга. Другое же полушарие контролируется либо его вторым, маниакально измененным "Я", либо, если допустить самое оккультное толкование сего факта, находится во власти какой-то посторонней, могущественной психической силы.
– Это нам больше подходит, – кивнул головой Демид. – Еще что-нибудь есть?
– Да, слушайте дальше. – Профессор нажал кнопку и в комнате снова зазвучали голоса.
– Марина, ты в лесу. Что происходит с тобой?
– Он улыбается. Он говорит, что любит меня, что я должна стать его сестрой.
– Тебе страшно?
– Нет. Он хороший. Он такой красивый… Он сильный и добрый. Он дает мне гриб.
– Какой это гриб, Марина?
– Сухой гриб. С пятнышками.
– Это мухомор, Марина?
– Да.
– Ты съела мухомор?
– Да.
Демида передернуло.
"Мускариновое отравление. Грибочек сей тоже галлюциноген хоть куда. Удивительно, что девчонка выжила. Впрочем, сибирские шаманы лузгают мухоморы как семечки".
– Как ты себя почувствовала, после того, как съела гриб?
– Голова кружится… Видеть трудно. Потом – хорошо.
– Что он сделал с тобой?
– Он раздел меня. Потом посмотрел… туда. И увидел, что я еще девушка. Он сказал, что это правильно. Что я не должна ни с кем спать. Потому что половая жизнь – это неправильно, если он не разрешит.
– Видишь, – шепотом съязвила Лека, – весь в тебя.
– Заткнись, юмористка, – яростно прошипел Демид.
– Марина, – снова забасил гипнотизер, – сейчас зима, вы стоите раздетая на снегу. Вам не холодно?
– Нет. Тепло. Огонь внутри.
– Что он делает сейчас?
– Он повесил меня на дереве вверх ногами. Руки в стороны.
"Перевернутое распятие, – подумал Демид. – Знак черной мессы".
– Что он делает?
– Он убивает кошку и птицу. Голубя. Он разрезает их и достает изнутри кишки.
– Что он делает дальше?
– Он намазал меня.
– Чем?
– Кишками. Кровью.
– Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо.
– Ты что, не понимаешь, что это должно быть отвратительно? – В голосе гипнотизера появилось раздражение. – Это очень плохой человек!
– Нет, это хорошо, он хороший.
– Он говорит что-нибудь?
– Он поет. Молится. Он костер зажег и дым делает из травы.
– Что он поет?
– Не знаю. Такого языка не бывает.
– Ты не знаешь языка, на котором он поет?
– Нет. Такого языка не бывает.
– А что он теперь делает?
– Он сварил мазь. И мажет меня. – В голосе девушки неожиданно появились чувственные нотки, она издала легкий стон. – Очень приятно…
– А потом?
– Все. Ничего нет. Темно.
– Марина, у тебя сильный ожог на груди, поврежден один палец на руке. Ты можешь сказать что-нибудь об этом?
– Нет.
– Ты не видела с ним собаку? Большую серую собаку?
– Нет… О, черт! Не надо! – Из магнитофона раздался звук падающего тела, испуганные возгласы. Девчоночий голос истошно завопил: "Нет, не надо! Нет! Мне больно! Я не хочу!", – и захлебнулся булькающим звуком.
Профессор нажал на кнопку.
– Это все. Дальше девушка неожиданно впала в крайне возбужденное состояние, близкое к эпилептическому. Врачам с трудом удалось прекратить припадок. В настоящее время она находится в психиатрической лечебнице. Впрочем, поправляется удивительно успешно.
– А остальные пострадавшие?
– Все дома, ведут обычный образ жизни. Особых отклонений у них не наблюдается, хотя, по-моему, не исключено тщательно скрываемое раздвоение личности.
– Вставай, проклятьем заклейменный, – мрачно произнес Демид. – Все, расползлась зараза.
– Что же будет с этими ребятишками? – горестно вздохнул профессор. – Вам что-нибудь понятно, Демид?
– Все понятно – думаю, так же, как и вам.
– Послушайте, это же нечестно! – Лека бросила умоляющий взгляд на Демида. – Всем все ясно. Одна только я сижу, как дура, и ничего не понимаю.
– Виктор Сергеевич, будьте добры, выскажите свое мнение, – попросил Демид.
– Я думаю, мы имеем дело с черным колдовством, – тихо сказал старик. – Как утверждает классическая европейская мистика, основной пункт колдовства есть вера в дьявола. Ибо чародейское искусство и заклинания, превращения и ночные бесчинства – все это мы встречаем еще в языческом мире, но только союз с дьяволом окончательно завершает специфическую природу колдовства. Сатанизм, как мистико-религиозное течение, появился в четырнадцатом-пятнадцатом веках. Ага, вот, кажется, нашел! – Подольский провел пальцем по строчке очередной книги. – Вот что говорит об этом исследователь Денкмар: "Субъективное представление зла получило объективный характер, и эта абстракция родила понятие Сатаны, как некоторой противоположности Христу. Так рядом с христианской церковью возникла лжецерковь Белиала, представлявшая из себя ужасную пародию первой. Тут происходит полнейшее слияние человека с принципами зла; это влияние сказывается в различных видениях, исполненных самого гнусного разврата…"
"Еще один ходячий цитатник, – подумал Демид. – Ну просто родной братец моего Теодора. Куча чужих слов и полное торжество стереотипов".