Бессонница в аду

— Совсем незаметно, здорово! — оценила она фигуру. — Слушай, раз муж погиб, может, не надо рожать? Зачем тебе одной ребенок? У меня есть знакомый врач, он все сделает, еще можно.

— Нет, что ты! — испугалась Вика. — Я хочу родить.

— Такая молодая, мужа нет, родителей нет, трудно будет одной…

— Я справлюсь.

Каждый вечер до конца лета они проводили на берегу вместе. Саша был влюблен в Маринку, та вертела бедным парнем, как хотела.

— Марина, ты когда уезжаешь в институт? — спрашивал он.

— Подумаю, еще не решила… — отвечала та.

— Ну что ты за человек, все скрываешь, никогда ничего у тебя не добьешься. Вот Вика — у нее все известно, все открыто, никаких тайн, вся ее жизнь, как на ладони… Таких простых людей я люблю.

— Ну и люби свою Вику, — фыркала Марина.

— Я бы влюбился, но она своего мужа любит… Видишь, какой человек порядочный: его уже нет, а она все равно ему верна. Бывают же такие женщины — вышла замуж, значит навсегда. Правильно, муж должен быть один.

— Ну, конечно! А если он погиб, как у Вики, что же ей такой молодой всю жизнь одной жить?

— Нет, конечно, — сжалился Саша, — можно еще раз выйти замуж.

— Ну вот, значит, все-таки можно…

Вика молча сидела рядом, слушала их пикировку. Вот, оказывается, она какая — никаких тайн у нее нет… Конечно, нет, только вот имя другое, внешность другая, возраст изменился почти на тридцать лет, и беременна она не от единственного мужа, а от любовника, к мужу возвращаться не хочет и не может. И сын у нее ровесник этой Марины. Такая вот совсем простая девушка, только ищут ее спецслужбы…

Она вытянула свои худые безупречной формы ноги. Да, хоть Хан и говорил раньше, что она ему кажется совершенной, все же он чувствовал, какой должна быть подлинно красивая женщина, и постарался от души, она сама бы и не подумала, что из нее может получиться такое…

Странно, всю жизнь она считала, что ей не повезло с внешностью, что у нее нет никакого таланта. И вот Хан полюбил ее такой, какая она родилась, даже возраст не помешал. И талант у нее был всегда. Что же ей раньше мешало так жить, почему она столько лет занималась нелюбимым делом, почему позволяла Вениамину так относиться к ней, почему не могла заставить собственного сына уважать ее? Удивительно, Хан, которого все боялись, и который ко всем относился свысока, сумел пробудить в ней самоуважение и нежелание жить прежней жизнью.

К ее ногам подкатился мяч, она подхватила его и вскочила, сильным ударом отправила мяч игрокам, и сама побежала следом — ей хотелось бегать и прыгать, играть на пляже в волейбол, нырять, купаться, хотя живот уже был заметен.

А днем Виктория работала. Чтобы отвлечься от мыслей о Хане, не думать о нем, она брала в руки кисть. Когда ее мысли были заняты работой — выбором нужного цвета, освещения, компоновкой, она сама не замечала, как увлекалась и забывала на время обо всем. Но Хан не отпускал ее, приходил ночью, во сне, и просыпаясь в слезах, она вставала посреди ночи и бралась за работу, иначе не могла удержаться от рыданий. Хан запретил ей плакать: «кожа еще слишком нежна, не смей портить мою работу…» Каждый вечер она зачеркивала день в календаре — еще один прожитый зря, без него…

И все-таки время летело быстро. Она поставила перед собой задачу через год обеспечивать себя самой, решив, что деньгами Хана будет пользоваться только первое время — до и после родов. А потом она должна добиться всего сама, не зря же ей дана вторая жизнь…

Постепенно Виктория перезнакомилась со всеми жителями соседних богатых особняков. Она поймала себя на том, что во всех новых знакомых ищет хоть что-то напоминающее Хана: вот у Саши чуть асимметричны брови, и она сразу вспоминает, как судорога искажала лицо Хана, приподнимая левую бровь. У другого соседа губы похожи на его.

Вика стала рисовать портреты соседей на заказ, тайком в каждом мужском лице выписывала какую-нибудь черточку лица дорогого ей человека, никто этого, конечно, не замечал, а ей так было легче переносить затянувшуюся разлуку. Она все надеялась на чудо, но каждую неделю обязательно покупала субботний выпуск «Комсомольской правды», — они с Павлом договорились, что в случае смерти Хана тот напечатает любое коммерческое объявление на двадцать первой странице, фирма будет называться «Хан». Каждый раз, просматривая газету, она медленно переворачивала страницы, страшась открыть двадцать первую и увидеть объявление.