Бета-самец

Вскоре Топилин узнал, что именно. Бездетный председатель не только питал к покойному Сереже чувства почти что отцовские — он растил из него наследника. Точнее, преемника в управлении швейным цехом, располагавшимся в ложбине — в здании, похожем на кусок тракторной гусеницы.

— Предприятие, как вы догадываетесь, нелегальное… ну, в бумажном смысле, так сказать. Надеюсь, вам это не претит?

— Помилуйте, Иван Рудольфович!

— Что ж, я и не сомневался в том, что вы сморите на вещи разумно. Так же и Сережа на это смотрел. К слову, порядки на нашей пиратской «Зорьке» — в любой государственной конторе могли бы позавидовать. Зарплаты выше средних в районе по отрасли, я за этим слежу. Отпускные платим. А как же. Премии передовикам… И все это благодаря усилиям вашего покорного слуги. Да. Поверьте, мне есть чем гордиться. А ведь не сойдись мы с хозяином… имени его я вам, простите, назвать пока не могу… в цеху была бы совсем, совсем другая жизнь. Бесправие, озлобленные гастарбайтеры, анаша, пьянство. При прошлом управляющем так и было. Так и было. Поджигали цех, в отместку за увольнение. И если бы я вовремя не погасил…

— Что вы говорите!

Изготавливали на «Зорьке» самый разнообразный контрафакт, копируя с предоставляемого заказчиком оригинала, — в основном мужскую и женскую одежду, но случалось шить и медицинские халаты, и трусы с пижамами.

Отойти от дел и вернуться в город, где остались рынок со свежими продуктами, поликлиника и старинные подружки, Ивана Рудольфовича давно уговаривала жена. И он кое-как согласился. Но бросить на произвол судьбы любимое детище — «Зорьку», где сумел навести порядок на зависть любой госконторе, отказывался наотрез.

— И ведь Сергей почти уже освоил все тонкости. Управление, производственный процесс, бухгалтерия, закупки. Талантливые люди талантливы во всем.

— В который раз убеждаюсь.

…Ключевая черта оказалась проблемой: Иван Рудольфович так увлекался, что псевдо-Антону в их дуэте никак не удавалось сыграть первую скрипку, хотя бы коротенько. Не то чтобы случая не выпадало. Наоборот, их было предостаточно. Но Топилин раз за разом упускал. Опомнится, когда уже поздно: «Черт! Что же я тогда этого пономаря не перебил, не убавил хоть немного…» Изображать Антона, не задавая кузькину мать собравшимся, — форменная халтура. Удав Каа, ошельмованный бандерлогами.

— А знаете ли вы, милый мой Антон Степанович, что Сережа мечтал снять кино. О наших «Яблоневых зорях».

Становилось очевидно, что Сережа в изложении председателя неисчерпаем.

— При всей своей утонченности он был человеком дельным, Антон Степанович. Дельным и… вот я бы сказал, обучаемым. Это тоже важно. И тоже нечасто встречается.

— Да, Иван Рудольфович, обучаемость сегодня большой дефицит.

— Ах, Антон Степанович, если бы не эта… смерть… И Сережу жалко, но ведь и вам не позавидуешь. Позвольте вопрос… щекотливый… А дело-то на вас завели? Просто для информации. Мне, если начистоту…

В тот раз Топилин успел. Поднялся, молча пошел по комнате.

Антон непременно сделал бы так. Решившись сказать что-нибудь важное, продемонстрировал бы для начала, насколько свободно он чувствует себя на чужой территории. Несмотря на щекотливость вопроса.

Он мог поддакивать. Сколько угодно, не жалко. Быть искренним, когда захочет. С тем, кого выбрал сам. Но не нужно загонять его в угол, господин председатель. Никогда.

Не надо в угол. Не мое это место.

Дойдя до разлапистого фикуса, Топилин щелкнул ногтем глянцевый лист, развернулся и пошел обратно.

— Видите ли, милый Иван Рудольфович, — сказал он быстрым, но спокойным голосом, заправляя руки под ремень. — Положение мое действительно непростое.

Пресек взглядом попытку председателя вставить реплику — обожди, сейчас я говорю. С удовольствием отметил: в яблочко, вылитый Антон.

— Но такими подробностями я с вами не стану делиться.

Он навис над председателем.

— Главное, о чем мы с вами договоримся, — мы не обсуждаем всю эту юридическую лабуду. О’кей? Не касаемся. Никак. Это понятно?

Дождался, пока председатель сообразит, что тут ему следует кивнуть.

— Не потому, что я боюсь это затрагивать, — продолжил он, мягко качнувшись с пяток на носки. — Но мне, во-первых, неприятны эти гнилые ментовские темы. Во-вторых, мне без них, прости господи, хватает, с чем разбираться. И я не желаю, чтобы вы тут, для информации… Я сам себе правосудие. Понятно говорю?

Иван Рудольфович сосредоточенно искал подходящие слова, но не находил.

— Да я не в том смысле, — промямлил наконец.

— Так-то лучше.

Он снова дошел до фикуса, предоставляя Ивану Рудольфовичу возможность осмыслить услышанное. Лист все еще качался. Здесь можно было развернуться на каблуках, пачкая паркет. Развернулся.