Без иллюзий

Михаил с самого начала знакомства с Витой убедился в правильности маминой оценки – ОЧЕНЬ хорошая женщина. Она была хороша и лицом, и фигурой, и движениями. В ней прямо-таки искрилось чарующее сочетание силы и нежности, воли и способности следовать чувству. Он был рад за Марика, который обрел Милостью Божьей такую жену, как радовался за себя, что Милостью Божьей нашел Марину и соединился с ней. Будучи непохожими внешне, Марина и Вита имели много общего в своих характерах и убеждениях. Они были неизменно благородными и честными женами, верными своим Любовям. Обе представлялись Михаилу причастными к сонму лучших представительниц женского пола, каких только можно встретить на этом свете, однако Марина по-прежнему была для него любимей и желанней всех. Да, он любил и Виточку, хотя его любовь не имела, если так можно выразиться, явного сексуального наклонения. Оказывается, и такая любовь была возможна. Просто душевная теплота и радость при встрече, безграничный обмен мыслями без опасений, что тебя не поймут и из-за разности взглядов на житейские проблемы или государственные дела положат конец общению. Нет – это им не грозило и не изменилось в ней даже со смертью Марика. Было ясно, чего ей в жизни без мужа должно было не хватать. Но времена законного левирата, когда уцелевший по жизни брат получал право и даже имел обязанность удовлетворять в постели жену покойного, давно миновали. Михаил и не мыслил своего поведения с Виточкой в категориях левирата, сознавая, что Марина нашла бы в этом ущерб для себя, а это по всем статьям было недопустимо. Вита точно то же признавала насчет себя – для нее было неприемлемым портить жизнь Михаила, ставя его в двойственное, само по себе действительно очень опасное положение, так же как ронять себя в глазах Марины. К тому же по мононастроенности своего духа и души она была бы неспособна делить любимого с другой женщиной вообще, даже если бы он исправно перепархивал из одной постели в другую. Это было ясно и Михаилу, и Виточке почти без слов. Им достаточно было каждому обрисовать свое отношение к своим Любовям почти без слов. Ни на что более ценное, чем на полное взаимопонимание и готовность быть друг для друга душевной опорой, они пойти не могли – и не собирались. И такой их любви ничто не мешало.

Нельзя было сказать, что Марина ничего не замечала, Михаил чувствовал, что ей не очень нравятся их долгие телефонные разговоры с Витой и даже то, что он очень редко называл ее даже за глаза, иначе, чем Виточкой, хотя виделись они по-прежнему редко, и Марина всегда была в курсе встреч, которые происходили без нее. Но, видно, не стоило требовать от природы женщины больше того, что она способна чувствовать и делать с тем устройством, какое было заложено в ее самую глубину Творцом. Для Марины тоже было неприемлемо делить любимого с кем-либо еще. И хотя статус – кво в отношениях не нарушался, прозрение угрозы многолетнему счастливому союзу было вынесено из глубины на поверхность и доведено до сведения Михаила в форме, которая прямо никого не задевая, обрадовать не могла. – «Ты меня больше не зови вместе с тобой к Виточке. Я ей неинтересна, а быть там просто при тебе я не хочу». Михаил только и нашелся тем, что сказать: «Я только твой и другим не буду». Никакого ответа на свое утверждение – обещание он не получил. Когда после этого разговора приблизился очередной день рождения, и Марина спросила, как он хочет его отметить, Михаил сказал, что никак. Видеть Виточку она не хочет, а ему устраивать сборище и не позвать ее будет стыдно. – «Нет, почему же, – возразила Марина, – зови». И они отметили его в обществе Виточки, Тани Кочергиной (которую он тоже любил спокойной и ровной любовью, притом же считая ее сына Илюшку отчасти еще и своим) и кузена Сережи Горского, младшего из всех трех его двоюродных братьев со стороны отца и единственного, кто еще оставался жив. Их связывало нечто более прочное, чем чувство кровного родства, которого, кстати сказать, и не было – ведь Михаил был усыновлен родным дядей Сергея, а сам Сережа после ранней смерти его родной матери Вали, а затем родной тети Нади, которая растила его как мать, надолго остался сиротой.