Единственной общей их чертой было то, что все они внезапно выводили за пределы привычных ощущений от того, что на каждом шагу встречается в жизни. Первым чудом, правда, показалось Михаилу увиденное в подмосковном лесу возле Малой Вязëмы. Он шел ранней весной по хмурому лесу, когда вдруг начался обильный снегопад. Снег быстро большими слипшимися снежинками стремительно спускался вниз и на уровне гладкого ровного черного зеркала большой лужи соударялся с точно такими же ливнями точно таких же снежинок, только летящими им навстречу снизу вверх. В ходе непрерывной и точной сшибки они бесшумно исчезали, а им на смену сверху и снизу с одинаковыми скоростями беспрерывно стремились к новым столкновениям в точках встречи потоки новых снежинок, где и совершалась беззвучная аннигиляция снежного вещества.
Еще раз Михаилу довелось наблюдать нечто подобное уже вместе с Мариной с борта байдарки в майские праздники на реке Уще на юге Псковской области. Такая же черная вода выставляла навстречу падающему снегу столь же интенсивные потоки вылетающих из ее толщи потоки белых частиц. И снова им было явлено в одно время два невероятных чуда – антигравитация и аннигиляция, не сопровождающаяся взрывным выделением энергии. Природа совершала эти процессы без шумов и эксцессов вопреки всем теориям физиков. Было отчего обалдеть!
Однако этим не ограничивались феномены, случающиеся по Воле Божьей при наблюдениях за водой из атмосферы. Иногда гидросфера мимикрировала под свою небесную сестру – атмосферу. Впервые Михаила сильно потрясло это неожиданное явление, когда он со своими спутниками Ваней и Ларисой Киселевичами летел из Иркутска в Улан-Удэ над акваторией Байкала, направляясь к одному из самых сложных походов по Баргузинской горной стране.
Уже после набора самолетом высоты эшелона Михаил мельком взглянул через иллюминатор вниз – и обмер: никакого низа не было ни в каком направлении – он проверил. Везде был только воздух – прозрачный, безоблачный, голубой – единственная безбрежность, не соприкасающаяся ни с одной из двух ожидаемых первородных стихий – воды и тверди. Не было земли по курсу самолета, где должен был находиться восточный берег Байкала и станция Танхой. Не было хребта Хамар-Дабан к югу и юго-востоку. И первой мыслью было, куда же мы попадем, если кроме забортного воздуха в мире не осталось ровным счетом ничего? Какая – то невидимая, но непрозрачная вуаль была наброшена на берега Славного Моря, в то время как внизу простиралась голубая вода, совершенно не отличимая от воздуха.
Зрелище было потрясающее. Но оказалось, что возможно еще и не такое. Это случилось уже в деревне «на речке» – притоке Мологи. Михаил вышел из своей гавани в предвечернее время на байдарке. Стоял, вообще говоря, редко случающийся в этих краях абсолютно полный штиль. Вода не колебалась, отражая леса по отдаленным берегам и огромные белые облака в небе. Где-то на полпути к другому берегу Михаил положил весло и о чем-то задумался, а когда вернулся к действительности, на какую-то микросекунду все его существо пронзил страх – он со своей байдаркой висел в воздухе. Выше него стояли гигантские белые облака и ниже они тоже стояли. А там, где их не было, в любом направлении голубел только воздух. Возникшее чувство оказалось посильнее того, которое охватило при полете над исчезнувшим Байкалом. Ведь там он находился внутри многоместного Ан-26. Моторы работали, фюзеляж подрагивал от обычных вибраций – стало быть, под крыльями образовывалась подъемная сила, позволяющая выиграть время, когда что-то вокруг прояснится и определится. Здесь же он не создавал никакой подъемной силы (да и как он мог создать ее одним своим двухлопастным веслом?). Да и Архимед не мог создать свою спасительную выталкивающую из воды силу на корпус лодки, потому что корпус никуда, кроме воздуха, не был погружен. А потому Михаил вместе с байдаркой только каким-то непонятным чудом оставался висеть в хрупком равновесии, не проваливаясь куда-то вниз, и от этого было боязно даже пошевелиться.
В следующий миг Михаил, конечно же, понял, что опасность ему не угрожает, что его охватил было страх перед совершенно новым восприятием того же самого окружающего мира, в котором он существовал постоянно. Наваждение зависания без какой-либо опоры прошло. А Михаил еще долго дивился тому, как важно, оказывается, иметь в голове уверенность, что начало твоих координат привязано к какой-нибудь тверди. Без этого психика начинает паниковать.