Без названия

   Наступала весна. Это был знаменательный момент, наступления котораго все ожидали с особенным нетерпением, как торжественнаго праздника. Но зауральская зима держалась крепко, и первые теплые дни сменялись "отзимьем", т.-е. новым снегом. Последнее приводило всех в молчаливое отчаяние, и Сережа уверял, что весна отложена до будущаго года. Но вся картина быстро изменилась, когда "тронулась" вешняя вода и сугробы сибирскаго снега растаяли с поразительной быстротой.   Первая работа началась на прииске, где за зиму были закончены все подготовительныя работы, т.-е. золотоносный пласт был вскрыт на протяжении полуверсты. Оставалось только промывать пески на бутере. Появилась масса новых рабочих, которые оживают вместе с весной, точно мухи. Прииск сразу закипел как муравейник, окупая затраченныя на него деньги. Окоемов сам смотрел за работами и по приблизительным вычислениям убедился, что дело верное и даст хороший дивиденд, что было особенно важно в виду больших затрат на другия предприятия. Золотая розсыпь должна была служить основным фондом, из котораго покрывались бы другие расходы. Эта мысль осуществлялась у всех на глазах.   Первое весеннее солнышко разбудило и первую пчелку, спавшую в ульях. Потапов с замирающим сердцем прислушивался к таинственному шуму, который разрастался в глубине этих ульев -- это был ответ на призывные лучи весенняго солнца. Товарищем и помощником фельдшера был о. Аркадий, который, несмотря ни на какую весеннюю распутицу, приезжал на прииск верхом и целые дни проводил на пчельнике, наблюдая каждый шаг. Ульи с пчелами были куплены еще с осени по ту сторону Урала у башкир и с величайшей осторожностью были перевезены в Красный-Куст. Теперь предстоял капитальный вопрос о том, насколько благополучно перезимовала пчелка. Из ста ульев только шесть не ответили весеннему солнцу ни одним звуком; они были мертвы.   -- Эх, если бы не захватили нас майские морозы!-- часто повторял о. Аркадий, покачивая головой.-- У нас ведь выпадает иногда снег на Николин день, даже на Троицу...   Везде показались проталинки, а на них высыпала первая весенняя травка. Сережа уже два раза ездил на тягу верст за двадцать и привез несколько вальдшнепов. Весенний перелет птицы начался довольно рано, как только показались на озерах первыя полыньи. Целые караваны вольной птицы тянулись к далекому милому северу, но, так сказать, официально открыл на месте настоящую весну жаворонок, песня котораго повисла в воздухе радостной дрожью, точно звенела туго натянутая струна.   Вообще хорошо, чудно хорошо...   Приисковыя хозяйки всецело были поглощены своим огородом. В ожидании, когда растает земля, работа шла в парниках и особых разсадниках, где выводилась всевозможная разсада -- капуста, огурцы, редиска. Выгонялся картофель-скороспелка, салат и даже сморчки,-- хохлушка не признавала грибов, и этим последним заведывала Калерия Михайловна. Первый свой салат являлся уже целым торжеством, а там последовала первая редиска, первый огурец и т. д. Еще большим торжеством явилось то, когда явился первый выводок цыплят, несколько ягпят и две телочки. Хозяйственное колесо разом повернулось...   Окоемов видел только одно, что недостает рабочих рук, а новых людей не прибывает. На прииске еще можно было обойтись наличным составом, а всех тяжелее доставалось Крестникову, которому приходилось везде поспевать одному. Правда, на подмогу к нему были посланы два некончивших реалиста, с которыми княжна познакомилась в Екатеринбурге, но этих помощников приходилось еще учить. Кроме этих неудобств, главное затруднение было в том, что Крестников занимал самый ответственный и самый рискованный пост. Сравнительно даже приисковое дело являлось верным в смысле неожиданных сюрпризов. Окоемов несколько раз сам ездил в Салгу, чтобы помочь Крестникову. Студент оказался очень серьезным и деловым человеком и делал гораздо больше, чем можно было требовать от одного человека.   -- Ничего, как-нибудь управлюсь,-- успокаивал он Окоемова.-- Вот в страду другое дело... Тогда пошлете мне Потапова.   Хорошей помощницей Крестникову являлась его "молодайка", которая выросла в деревне и знала практически сельское хозяйство. Вообще это была очень милая молодая чета, уже органически прираставшая к месту. В степи вырос настоящий хуторок, и Крестников мечтал о скотоводстве в больших размерах. Лошади были нужны и для хозяйства, и на прииск, и в разгон, а затем нужны степные быки и степные бараны на мясо для приисковых рабочих. Все это можно постепенно завести на хуторе.   -- Знаете, недавно здесь был Утлых,-- разсказывал Крестников.-- Он приезжал специально в Салгу и, как мне кажется, разстраивает башкир. Могут быть неприятности...   -- Вы думаете?   -- Я в этом убежден...   Окоемов только улыбнулся и проговорил:   -- Есть турецкая поговорка, которая говорит: один враг сделает больше вреда, чем сто друзей пользы. Посмотрим..   Между прочим, Крестников сообщил Окоемову, что в члены "сторублевой компании" желают поступить его тесть о. Марк, два учителя и несколько учительниц. Прирост членов шел медленно, но Окоемов не жалел об этом, потому что приходилось поступать при выборе новых членов с большой осмотрительностью, как показывал случай с Утлых. Кстати, члены компании уже получили характерныя клички, сложившияся сами собой: мужчин называли "сторублевиками". а женщин -- "сторублевками". Последнее выходило даже остроумно.   Настасья Яковлевна еще в Великий пост открыла свои воскресные классы. Окоемов предлагал выстроить для них особое помещение на прииске, но она отказалась, потому что дело шло еще в виде опытов и могло не оправдать затрат. В Красном-Кусту была нанята простая деревенская изба, и занятия шли в ней для перваго раза очень порядочно. Сибирский мужик смышленый и не чурается грамоты, хотя и относится к учителям с некоторым недоверием. Впрочем, эта сибирская недоверчивость распространялась почти на все, так что частные случаи недоверия не имели особеннаго значения. А Красний-Куст мог бы верить компании, потому что его благосостояние поднялось в течение какого-нибудь года -- и работа была под боком, и являлись тысячи путей для зашибания копейки, как извоз, содержание квартир, харчевое довольство, сбыт своих сельских продуктов и т. д.   Кроме классов, Настасье Яковлевне приходилось много помогать княжне, дежурившей в больнице и разезжавшей по деревням для помощи больным. Доктор прочитал им целый курс о первоначальной помощи и лечении домашними средствами. Одним словом, дела было достаточно, и Настасья Яковлевна не чувствовала себя лишней,-- она тоже была "сторублевкой". Ея отношения к Окоемову безпокоили сейчас только одного Сережу. С наступлением весны главный управляющий золотыми промыслами почувствовал приливы какой-то странной тоски и начал хандрить. Между прочим, он оказывал Настасье Яковлевне знаки своего особеннаго внимания, как последняя ни старалась избежать их. Встречались они обыкновенно за чаем или обедом, реже вечером, в общей комнате, и Сережа преследовал девушку своим упорным взглядом. Она вставала, краснела и уходила к себе в комнату. Это больше всего возмущало княжну.   -- Сергей Ипполитыч, это уже невозможно... Бедная девушка не знает, куда деваться.   -- Я тут ни при чем, Варвара Петровна. Мне просто скучно...   -- Если вам скучно, так смотрите на меня,-- пошутила княжна, готовая всегда пожертвовать собой.   Сережа только прищурил глаза и в сущности в первый раз посмотрел на княжну, как на женщину. К своему удивлению, он нашел, что она положительно недурна, а преждевременная вялость придавала ей даже некоторую пикантность, потому что глаза смотрели совсем по-молодому и странно не гармонировали со строгим выражением рта. Сережа даже ночью думал о княжне и тяжело ворочался на своем ложе. Проведенная в работе зима изменила даже его внешний вид. Сейчас это был совсем солидный мужчина, смахивавший на английскаго джентльмена. Привезенный из Москвы костюм, поражавший всех своей необычностью, был отложен, и Сережа одевался, как все другие.   Раз утром, когда Окоемов зашел в контору, Сережа сидел за своими гроесбухами и мечтательно смотрел в пространство.   -- Что с тобой?-- удивился Окоемов.   -- Со мной? Ах, да...-- точно проснулся Сережа и, махнув рукой, прибавил:-- голубчик, Вася, я влюблен.   -- Можно узнать, в кого?   -- Дело, видишь ли, в том, что пока это еще и для меня не ясно, то-есть я еще не решил. Сначала мне казалось, что я влюблен в Настасью Яковлевну, а потом... Знаешь, мне начинает нравиться княжна.   -- Да, положение затруднительное, особенно в твоем возрасте и при твоей неопытности.   -- Нет, ты не смейся надо мной. Я сам не знаю, что со мной делается. Ты когда-нибудь любил? Нет? О, несчастный... Это такое святое чувство... Женщина -- все, женщина -- это жизнь, женщина -- это будущее, а реализация этого чувства -- дело иногда простой случайности.   -- Послушай, тебе нужно обратиться к доктору, Сережа...   Сережа обиженно замолчал, как человек, котораго намерению не желают попинать. Оставалась одна надежда, именно, что его поймет и оценит только женщина, о нем даже была сделана заметка в одном гроссбухе. Что-то говорилось о луне, цветах, соловье и т. д.   Настроение Сережи обезпокоило Окоемова, потому что он был такой человек, за завтрашний день котораго нельзя было поручиться. Да и Настасья Яковлевна чувствовала себя точно виноватой, хотя с своей стороны и не подавала никакого повода для нежных чувств Сережи.   Вскоре после Пасхи Окоемов предложил девушке сездить вместе с ним на заарендованное озеро, до котораго от прииска было верст восемьдесят. Водополье спадало, и теперь можно было ехать. Настасья Яковлевна согласилась с особенной охотой. Эта поездка опять подняла в среде приисковых дам притихшия подозрения, точно Окоемов являлся какой-то общей собственностью и все имели право его ревновать. В последнее время девушка чувствовала себя нездоровой и часто запиралась в своей комнате. Она была так рада этой поездке.   Когда пара своих приисковых лошадей вынесла легкий дорожный коробок за околицу Краснаго-Куста, девушка прилегла головой к плечу Окоемова и прошептала:   -- Милый, я больше не могу...   Окоемов тихо ее обнял и поцеловал в лоб. Он догадывался, в чем дело, и чувствовал, что еще никогда так не любил, как сейчас.   -- Милая, я догадываюсь...-- шопотом ответил он.   Она спрятала свою головку у него на груди и заплакала счастливыми слезами. А коробок летел вперед по мягкому проселку, унося счастливую чету, для которой начиналась новая жизнь и еще неиспытанныя радости.