Без семьи

Я широко раскрыл глаза, стараясь что-либо разглядеть, но ничего не мог рассмотреть, кроме бесконечных крыш, колоколен и башен, терявшихся в тумане и в густом дыму. Виталис подошёл ко мне.

– Итак, наступает новая жизнь, – произнёс он, как бы продолжая разговор, начатый раньше. – Через четыре часа мы будем в Париже.

– Так там, вдали, Париж?

– Да, и в Париже нам придётся расстаться.

У меня в глазах потемнело. Виталис посмотрел на меня и по моему бледному лицу и дрожащим губам понял, что со мной происходит.

– Ты очень испугался и огорчился, как я вижу.

– Расстаться с вами! – воскликнул я после того, как немного пришёл в себя.

– Бедный мальчик!

Эти слова, а главное тон, каким они были произнесены, вызвали у меня слёзы. Я так давно не слыхал ни одного ласкового слова!

– Какой вы добрый!

– Нет, это ты хороший и добрый мальчик, это у тебя мужественное сердечко. Видишь ли, бывают моменты, когда такие чувства особенно ценишь и они особенно трогают. Если всё хорошо – идешь своей дорогой, не задумываясь о тех, кто с тобой рядом, но когда тебе плохо, когда тебе не везёт, когда ты стар и не имеешь будущего – тогда чувствуешь потребность опереться на тех, кто возле тебя, и бываешь счастлив, что ты не один. Тебе это кажется странным? А между тем это так.

Только много позднее я по-настоящему почувствовал и понял всю справедливость его слов.

– Мне горько, – продолжал Виталис, – что приходится расставаться именно тогда, когда ты особенно нуждаешься в близком человеке.

– Но, – заметил я робко, – разве вы собираетесь оставить меня в Париже?

– Нет, конечно. Что стал бы ты делать в Париже один, мой бедный мальчик? И, кроме того, я не имею права бросить тебя; запомни это. В тот день, когда я взял тебя от госпожи Миллиган, я принял обязательство воспитать тебя возможно лучше. Как назло, обстоятельства обернулись против меня. В настоящее время я ничего не могу дать тебе, вот почему приходится расставаться. Не навсегда, конечно, а на время, пока не кончится зима. С одним Капп мы не можем в Париже ничего заработать.

Услыхав своё имя, Капп подбежал к нам. Виталис ласково погладил его:

– Ты тоже очень добрый пёс! Но одной добротой на свете не проживёшь. Она необходима для того, чтобы делать счастливыми окружающих, но кроме нее нужно и нечто другое, чего у нас нет. Ты понимаешь, что теперь мы не можем давать представления?

– Конечно, понимаю.

– Парижские мальчуганы засмеют нас, забросают огрызками яблок, мы не соберём и двадцати су в день. А на двадцать су втроём прожить невозможно. В холодную, дождливую или снежную погоду сбор будет ещё меньше.

– Я буду играть на арфе.

– Если бы у меня было двое таких ребят, как ты, то дело, может быть, и пошло бы. Да, если б я был совсем дряхлым или слепым… но, к несчастью, я ещё недостаточно стар. В Париже, чтобы возбудить сострадание, нужно иметь очень жалкий вид; кроме того, надо решиться на то, чтобы просить милостыню, а я этого никогда не смогу. Приходится искать другой выход. Вот что я придумал и что решил. Я отдам тебя на зиму одному падроне[8], и ты будешь зарабатывать деньги, играя на арфе. А я начну давать уроки музыки. В Париже меня знают, я живал там не раз, уроков у меня будет достаточно. Так, в отдельности, мы сможем как-нибудь пережить зиму. В то же время я займусь дрессировкой новых собак вместо Зербино и Дольче. Весной, когда я их обучу, мы снова пустимся с тобой в путь и больше уже не расстанемся. Судьба не отворачивается надолго от тех, кто имеет мужество с ней бороться. Вот этого-то мужества и покорности я требую сейчас от тебя. Весной мы опять начнём нашу вольную жизнь, ты увидишь Германию, Англию. Ты становишься уже взрослым, я многому тебя научу и сделаю из тебя настоящего человека. Вот увидишь, мой мальчик, что не всё ещё потеряно!

Пожалуй, действительно это было единственным выходом. Теперь, вспоминая наше положение, я вижу, что Виталис сделал всё, чтобы найти выход из создавшихся затруднений. Но тогда я был потрясён предстоящей разлукой с Виталисом.

Во время наших путешествий по сёлам и городам я не раз встречал этих падроне, которые, взяв себе на воспитание детей, кормили их колотушками. Грубые, придирчивые, пьяницы, с проклятиями и ругательствами на устах, всегда готовые ударить, они нисколько не походили на Виталиса. Я мог попасть к такому ужасному падроне. Даже если мне повезёт и я попаду к хорошему, то всё же это ещё одна перемена. После матушки Барберен – Виталис, а теперь ещё какой-то новый человек. За время нашей совместной жизни я привязался к Виталису, как к родному отцу.

Многое, очень многое хотелось мне возразить Виталису, слова готовы были сорваться с моих губ, но я молчал. Хозяин требовал от меня мужества и покорности. Я решил подчиниться и не возражать, чтобы не увеличивать его горе.