Без срока давности

Утрату былого авторитета Григория Моисеевича мгновенно уловили его подчиненные. В коллективе лаборатории начались дрязги, неурядицы. Сор, как говорится, начал выметаться из избы. Если прежде опыты Могилевского вызывали негативные ассоциации лишь у отдельных начальников типа Лапшина, то теперь они стали головной болью даже для руководства Наркомата госбезопасности. На фоне официально провозглашенной в стране гуманности к своим гражданам, выразившейся в отмене смертной казни, к лицам, упражнявшимся в убийствах заключенных посредством отравления, стала проявляться откровенная неприязнь. Причем дело уже не ограничивалось скрытым осуждением характера деятельности лаборатории. После войны народ несколько осмелел. Многие сотрудники стали позволять себе покритиковать и начальство.

Первым написал нелицеприятный рапорт Осинкин. Не последнюю роль здесь сыграла и явно пошатнувшаяся дееспособность самого начальника отделения Филимонова, заместителем которого тот являлся. Филимонов все чаще пребывал в возбужденном от алкоголя состоянии. Он и прежде не чурался стакана, что устраивало практичного Могилевского: удобно же работать с руководителем, вся жизнь которого превратилась в сплошной похмельный синдром. Любые запросы и предложения сразу получали добро, потому что согласие начальства всегда бывало должным образом «обмыто».

Пили горькую в лаборатории по-прежнему часто. На глазах спивался однофамилец начальника — Филимонов-младший, чаще других привлекавшийся к проведению испытаний ядовитых препаратов. Он оказался слабее других коллег, чем неизменно пользовался Григорий Моисеевич, всегда располагавший неограниченным объемом дармового спирта. Тут срабатывала логика: меньше амбиций, больше послушания. Пьющий человек неопасен. Он знает, что его всегда могут убрать, а потому ведет себя смирно, покладисто.

Филимонова в конце концов от участия в экспериментах пришлось отстранить. А вслед за ним и еще одного сотрудника — Григоровича, хотя тот считался одним из наиболее квалифицированных специалистов. Предлог все тот же.

Однако на самом деле с Григоровичем все обстояло несколько иначе, и обвинение в пьянстве было лишь удобным поводом. Конфликты с этим строптивым сотрудником у начальника лаборатории начались давно. Григорович, как и Наумов, считал, что проводимые в лаборатории исследования с точки зрения научной и практической особой ценности не представляют. По его убеждению, действие большинства применявшихся ядов давно не являлось секретом для сведущих людей. Он постоянно задавался вопросом: зачем Могилевскому потребовалось создавать вокруг себя атмосферу таинственности, объявлять лабораторию сугубо научным подразделением? Григорович требовал называть вещи своими именами, аргументировал несостоятельность официальной легенды детища Григория Моисеевича. Не будем спорить, насколько он был прав. Во всяком случае, доктору Могилевскому такой критик был явно неугоден. Он считал (и не ошибся), что Григорович просто мечтает его подсидеть и занять руководящую должность.

Впрочем, пока новоявленный профессор вел себя так, будто возмущение сотрудников совершенно его не касалось. Особенно когда почувствовал к себе особое расположение генералов Судоплатова и Эйтингона. А эти продолжали отдавать ему должное. И что в сравнении с их мнением нытье и недовольство каких-то полуспившихся, завистливых людей! Доктор медицины так и не мог понять, почему его подчиненные, да и не бог весть какие начальники вроде некомпетентного в этом деле Осинкина, осмеливаются нелицеприятно отзываться о результатах работы, которой он занимался по поручению самого Берии. Да кто они такие?!

Могилевский справедливо полагал, что такие люди в силу своей неосведомленности (и из зависти) просто не в состоянии объективно оценить его действительный вклад в практическую токсикологию. Он мнил себя если не основоположником эвтаназии как нового направления в медицинской науке, то одним из ее первооткрывателей. Главное здесь — не ослаблять бдительности по отношению к проискам всевозможных конкурентов, дабы те не обошли его, не потеснили с насиженного места.

Всех настоящих, а следовательно наиболее опасных, конкурентов на «ядовитом» поприще Григорий Моисеевич знал поименно и внимательно следил за каждым их шагом. Он испытывал удовольствие от каждого их промаха, с удовлетворением отмечал, что наиболее авторитетные из них к тому времени либо вообще отошли от дел, либо утратили свою самостоятельность. Ни один из них не располагал таким множеством практических опытов на реальном материале, как он.

Для доктора Могилевского не составляло секрета то обстоятельство, что ядами в НКВД занимались основательно и давно, задолго до его появления здесь. Как мы уже знаем, известную лепту в организацию самого процесса «сатанинского дела» внесли и Менжинский и Ягода. Это они перешли от примитивно-шарлатанских и знахарских способов изготовления отравы к постановке дела на фундаментальную основу, стали привлекать к своей работе серьезных ученых.