Без срока давности

– Я, конечно, дурой была влюбленной, но не слепой. Да, и знаешь, – она сглотнула, отводя взгляд, в котором, как показалось Рите, промелькнули слезы, – трудно понять неправильно, когда видишь собственного мужа, так сказать, в процессе. И нет, опережая все твои дальнейшие предположения, ей не было плохо, так что в искусственном дыхании или какой-то другой помощи она не нуждалась. А Максим не находился в бессознательном состоянии, и никто его не насиловал. Все происходило явно по согласию. Ну и с удовольствием, как я успела заметить. Они просто трахались. В нашей квартире и в нашей постели. У тебя еще остались вопросы?

– Прости… – Рита понятия не имела, что сказать в ответ на все это. И как понимать, тоже не знала. Но картинка в голове все равно не складывалась. Кем угодно была Михайлова: надменной, амбициозной карьеристкой, уверенной в своей неотразимости особой, но точно не той бесчувственной и эгоистичной тварью, какой изображали ее и Сергей, и вот сейчас Надя. – Я не хотела причинить тебе боль, заставляя вспомнить.

– Я ничего и не забывала, – отозвалась золовка. – Это просто невозможно после того, что она сделала и чего лишила меня. А вот зачем ты во всем копаешься, я не понимаю. Чего хочешь добиться?

Признаваться в своих истинных мотивах сейчас было нельзя: если подруга не поняла ее намерений, то тем более не поймет Надежда, для которой вся эта история слишком болезненна до сих пор.

– Им тяжело работается вместе, – тихо ответила Рита, обдумывая услышанное и то, что еще она может позволить себе сказать.

– Тяжело? Это не так называется.

– А как же тогда?

Надя неожиданно усмехнулась.

– Всегда поражалась твоей наивности. Ты действительно не понимаешь? Или поверить боишься?

– Во что… поверить? – голос почему-то сел.

– Да в то, что Сергея как магнитом к ней тянет. Он хочет ее до сих пор. И при первой же возможности затащит в постель. А что будет потом, нетрудно предположить. Поэтому мой тебе совет: надеешься сохранить семью, настаивай на том, чтобы они перестали общаться. Пусть увольняется, если по-другому нельзя. Иначе скоро уволиться придется тебе. Из роли жены.

Это был не он – голодный, не контролирующий себя зверь, готовый растерзать добычу.

Ни капли сдержанности и никакого намека на нежность. Да вообще хоть на какие-то чувства. Одна только безудержная, животная страсть. То, что так долго копилось внутри, терзая и мучая его, наконец-то вырвалось наружу. Будто вышедшая из берегов река сорвала плотину, и разбушевавшуюся стихию уже ничто не могло удержать.

Столько раз представлял себе это… Мягкие губы, отзывающиеся на его жадные поцелуи-укусы. Бледный шелк кожи, на которой сразу же отчетливо проступали следы. Его следы. Багровые пятна на точеных плечах, на шее, там, где под его губами пульсировала венка. Отпечатки от стальной хватки пальцев на тонких запястьях.

Он знал, что может причинить боль. Слишком резко, грубо почти врывался в податливое тело, с каждым толчком пытаясь проникнуть все глубже. Покорить ее, сделать своей хотя бы на эти ничтожные минуты, украденные у Судьбы. Тонул в омуте глаз, заволоченных пеленой слез, стараясь не думать о том, почему она плачет. Стараясь вообще ни о чем не думать.

Такая узкая. Ее тесный жар сводил с ума, дурманил, доводя почти до исступления. Даже раньше, в их счастливом и вроде бы безоблачном прошлом никогда не было так сладко. Так умопомрачительно хорошо. Ласки той нежной девочки были робкими и неумелыми. Он любил ее и наслаждался их близостью, но то, что происходило сейчас воспринималось куда острее. На грани. Или за гранью.

Он вышел из ее тела, вырывая протестующий всхлип, и рассмеялся: такая очевидная жажда по нему вызывала почти болезненное удовольствие. И такую же болезненную потребность снова оказаться внутри нее. Снова ощутить, как тугие мышцы стискивают его плоть.

Заставил повернуться и встать на четвереньки. Надавил на поясницу, раздвинул ягодицы, притягивая ближе к себе. Двинул бедрами вперед, погружаясь так глубоко, словно желал разорвать ее на части. Не в силах сдерживаться, толкнулся сильнее, резче, и зарычал, когда снова услышал ее полувсхлип-полустон.

Ему были нужны эти звуки. Как очередная запретная ласка, как бесстыдные, пошлые движения тел. Ее стоны или крики, ее мольба не останавливаться. Нужно было ощущать, как сильно эта женщина сейчас зависит от него. Как изнемогает, балансируя на грани и как ждет облегчения. Довести до предела и толкнуть в пропасть, улетая туда вместе с ней.