Без Царя…

«Осталось потерпеть несколько дней» — повторяю как мантру, снова и снова отвечая на вопросы, перекладывая вещи с места на место и служа громоотводом нервничающим сёстрам. Гудок паровоза, здание вокзала и…

… на перрон ступили невозмутимые девушки, сделавшие бы честь даже выпускницам Смольного Института. С лёгкой полуулыбкой на чётко очерченных губах, полные сдержанного достоинства и грации, они были почти очаровательны.

Люба чуть порозовела от смущения при виде будущего супруга и подала ему руку, которую тот и поцеловал, не отрывая взгляда от глаз невесты. Сам Арчековский, затянутый в парадный мундир, с боевыми орденами и невозможно бравым видом, выглядел ожившей фотографией патриотического толка из тех, что печатают в газете «Русский Инвалид[24]» и журнале «Нива[25]».

Минута, наполненная многозначительными взглядами, жестами и теми прикосновениями, когда едва уловимое касание затянутой в перчатку женской руки кажется ужасно неприличным, тянулась бесконечно долго. Наверное, это и есть те минуты, ради которых живут женщины… но мне они дались очень тяжело.

«Будто позируют», — пришла в голову мысль, но почти тут же понял, что так оно и есть! Здесь и сейчас их оценивают товарищи жениха и подружки невесты, знакомые с обеих сторон и Бог весть кто ещё, оказавшийся в эти минуты на вокзале.

Можно даже не сомневаться, что позже каждый жест, взгляд и легчайшие колебания мимических мышц будут сочтены, взвешены и внесены в альбомы памяти, дабы потом разбирать на досуге, перемывать косточки и при случае говорить что-то вроде…

«А я всегда это знал (а)! Помнишь, они тогда…», и полный сдержанного (или не слишком сдержанного) торжества человек начинал вспоминать события многолетней давности.

Затем рамки этой движущейся фотографии треснули, и торжественный строй блестящих морских офицеров рассыпался, перемешавшись с подругами невесты, Сабуровыми и всеми теми знакомцами, друзьями семьи и почти случайными людьми, присутствие которых было сочтено в этот день уместным. Разом все заговорили, загомонили… но впрочем, очень и очень сдержанно, памятуя о том, что здесь и сейчас оценивают поведение не только жениха и невесты, но и всех присутствующих.

«Марлезонский балет[26], — промелькнуло у меня в голове, но оправив свой студенческий мундир, я принялся послушно исполнять свою роль, не отступая от прописанного сценария и позволяя лишь толику лёгкой импровизации, — Нужно немножко потерпеть».

— По неровным дорогам Галиции,

Поднимая июльскую пыль[27],

— неожиданно грянул духовой оркестр. Бог весть, кого уж там встречали или провожали, но музыканты играли слаженно, начищенная медь сияла на солнце, и даже мне показалось, будто военный оркестр ангажирован специально для нас.

— Эскадроны идут вереницею,Приминая дорожный ковыль.Прощай, Россия-мать!Уходим завтра в бой.Идём мы защищать

Твои границы и покой!Раскалённые жерла, фонтаны огня,В наступленье идёт эскадрон.По траншеям, позициям, вражьим тыламРаздаётся наш сабельный звон.

Оркестр играл, мы шли, а Глафира, сияя отражённым счастьем, катила отца вслед за женихом и невестой. Мы выходили с вокзала под звуки марша так, будто музыка играла для нас. Вот весь этот духовой оркестр, отражающийся от начищенной меди солнечный свет, и иссиня-синее небо Севастополя организовано специально для того, чтобы мы могли прошествовать через толпу в ожидавшие нас автомобили.

Юрий Сергеевич, проникшись моментом, восседал в кресле с такой необыкновенной важность и значимостью, что вольно или невольно оттягивал на себя внимания зевак. Уж на что я хорошо его знаю, и то… мелькают не мысли даже, а скорее образы, что человек он необыкновенно интересный, и не иначе как предводитель губернского дворянства. Никак не меньше!

Дражайшего родителя, памятуя о его сломанных ногах, устраивали с величайшей предусмотрительность, отчего он, кажется, окончательно уверился в том, что всё это — для него! Попытавшись собраться с мыслями, он выдавил только слово «Весьма» и милостивый кивок головой, после чего устроился с видом царственной особы, которой давно обрыдло земное.

Глафира, сияя прожектором, уселась рядом с Юрием Сергеевичем, поправляя юбки, и кажется, вознамерившись не мигать до самого конца поездки. А я…

… поймал взгляды, которыми обменивались Люба с будущим мужем, и взмолился, впервые за долгие годы:

«Господи, если ты есть! Пусть у них всё будет хорошо, ну или хотя бы — нормально! Я ж её никому больше не пристрою…»

* * *