Без Царя…

Хоть с сестрой наладилось… Судебный процесс всё ещё тянется, да и в Университете есть проблемы, но Юрьев выступил блестяще и переломил общественное мнение в мою сторону.

Галь Лурье по-прежнему «бедная девочка», но уже с акцентом на психической нестабильности и на негодяях, которые воспользовались её экзальтированностью и доверчивостью. С душком жалость, но лучше уж так, чем виселица, которая ей грозила.

Я же, после серии репортажей из зала суда (а дело вышло достаточно громким), не стал «Мальчиком-который…» и героем общества, но некую известность приобрёл. Этакий эталон настоящего дворянина, который несмотря ни на что… ну и так далее.

Героическому ореолу мешает внешность упыря и харизма, болтающаяся где-то возле нулевой отметки. Но и так хватает поклонниц, в основном всё больше перезрелых особ бальзаковского возраста, предлагающих «бедному мальчику» утешится в их объятиях.

В Университете меня признали. Не полюбили, не стали считать эталоном чего бы то ни было, а просто — признали. Дескать, Алексей Юрьевич Пыжов имеет право на существование!

Студенты куда как более радикальны, чем общество в целом, и наверное, это максимум, на который я могу рассчитывать…

— Как же мне надоело всё это! — с досадой прошипел я сквозь зубы, в очередной раз ловя себя на пораженческих мыслях. Ладно бы они, мысли эти, просто портили настроение, но нет!

Депрессивные, пораженческие мыслишки норовят всплыть в такие моменты, когда я только формирую своё мнению о чём-либо, становясь чем-то фундаментальным, основополагающим. Благо, спохватился… Не вовремя, далеко не вовремя! Но лучше поздно, чем никогда.

Разбираю теперь свои поступки и мысли по полочкам, забираясь иногда далеко в прошлое. Не сказать, что это доставляет мне такое уж удовольствие, вот уж нет! Времени тратится — уйма! Да я ещё, имея о психологии самое поверхностное представление, постоянно изобретаю велосипед.

Современные учебники по психологии и книги из серии «сам себе домашний психолог» помогают, но слабо. Психология как наука только-только зарождается, а психологическая литература, рассчитанная на любознательных домохозяек, изобилует неточностями и обобщениями. Но…

— Надо, — вздохнул я и уселся работать, составляя психологические портреты однокурсников, наиболее ярких и интересных студентов факультета, профессуры и всех, кто хоть как-то может повлиять на меня и общественно мнение.

— Петраков, эсер… — выписываю студента-старшекурсника в тетрадь и зарываюсь в картонную коробку, где хранятся записи из полиции и копии личных дел из Университета. Четыреста рублей итого, и это, я считаю — дёшево!

— … родился в семье разночинцев, есть младшая сестра, которую он очень любит. Старший брат в возрасте восьми лет умер от дифтерии…

Записываю дынные в тетрадь, туда же — фотографию, и скрепочкой — листок со своими мыслями, возможными диалогами с Андреем Ивановичем Петраковым, двадцати четырёх лет, уроженцем города Сызрань.

— Чёрт его знает! — закусываю карандаш, — Пытаться с ним сдружиться… не стоит оно того, парень резкий и неприятный, авторитарный донельзя. Но… дифтерия?

— Ага… — склонившись, записываю выводы:

«Высказаться о состоянии медицины в Российской Империи… Резко! Дифтерия. Детская смертность, педиатрия вообще. К нему не лезть, но чтобы слышал…»

Снова прикусываю карандаш, ластиком правлю некоторые моменты, и снова…

«… показать, что меня интересует не политика как таковая, а прежде всего социальная составляющая!»

— Хм… а пожалуй! — признаю после некоторого раздумья, — В этих политических течениях чёрт ногу сломит, и кто там против кого дружит сегодня, и будет дружить завтра, я решительно не хочу знать! Таких, постоянно колеблющихся, в студенческой среде не слишком уважают.

«Социальная составляющая! — подчёркиваю я, — Готовность сотрудничать (до определённых пределов) почти с кем угодно, лишь бы продвигать вещи, которые я считаю важным. Доступная медицина, образование, упразднение сословий…»

— Что характерно, душой кривить почти не придётся, — бормочу вслух, снова поправляя формулировки.

— Благовещенский… — открываю новую страницу в тетради, и снова зарываюсь в ящик, ища досье на поповича. Однокурсник, по каким-то причинам сильно меня невзлюбивший. Какие уж там у него тараканы в голове, не суть важно. Птица невысокого полёта, а поддерживать со всеми хорошие отношения и не выйдет. Некоторым можно, и даже нужно давать отпор, притом максимально жёстко и в тоже время корректно. Напоказ.

— Впечатление… — вздыхаю, и некоторое время собираюсь с силами, дабы продолжить работу, которая вызывает у меня отторжение. Вроде и нет в этом ничего такого, а польза несомненная, но…

… детские комплексы, ети их! Я даже понимаю примерно, откуда корни растут, но между «понимаю» и «принимаю» — пропасть!

А произвести впечатление нужно, и притом впечатление правильное! Кто из моих однокурсников останется в Советской России, кто рванёт в эмиграцию, Бог весть.