Читаем Безбилетники полностью

«Как они тут, часами?» – Ему вдруг показалось, что он умер, что съеден каким-то огромным существом, гигантской рыбой, а стены этого небольшого деревянного храма – ее тесные ребра, которые давят его со всех сторон. Стало совсем душно.

Не выдержав, он схватился за ручку двери и выскочил из храма, вдохнул полной грудью утренний горный воздух, сделал пару шагов. Усталость сняло как рукой, боль в ногах тут же прошла. Сердце, будто выпорхнув на волю, трепетно застучало от радости.

На дворе было пусто и тихо. Ему вдруг сильно захотелось куда-то пойти, чем-то заняться, с кем-то поделиться своей непонятной радостью. «Сколько времени тратят, и на что? Можно и дров наколоть, и еду сварить. Или в горах погулять. Столько всего полезного сделать, чем просто стоять, как подсвечник, да еще и так мучиться. Я, совсем не старый, недолго стоял, а еле выстоял. А им каково?»

Он вздохнул, и вдруг вспомнил евангельскую Марфу.

«А ведь я с ней согласен, – подумал он и почему-то побрел в корпус. – Она думала о том, чтобы всем вокруг было хорошо».

Поднявшись наверх, он бесцельно побродил по чердаку, остановился у кровати, стараясь не думать о том, зачем сюда пришел. Присел у изголовья и, отбросив условности, сладко вытянулся на ней. Но уснуть не получилось: вскоре вновь зазвонил колокол. Кончилась служба, зазвенела посуда внизу, и монастырь наполнился шумом.

Последний trip

После праздничного стола они опять пошли барабанить. Михаил достал из кармана бумажный листок и карандаш, набросал на нем линейки нот.

– Теперь будем как взрослые. Смотри! Вот четыре такта, вот инструменты. Нижняя точка – бочка, это хет, это рабочий. Здесь четыре ритма. Вначале стучишь этот, минут пять. Затем меняешь на следующий. Понятно?

– Вроде да.

– Работай! – Михаил пошел к Тому, устроившемуся на чурбаке у края поляны, и присел рядом.

– Не тянет? – Том кивнул в сторону барабанов.

– Бывает… Ловлю себя на мысли, что выстукиваю что-то на столе, на коленке. Барабан, как мне кажется, делает время понятным, осязаемым. Как-то очеловечивает его.

– Как же тебя сюда занесло?

– Сюда просто так не заносит. Господь привел… Через наркотики.

– Непросто.

– Здесь у всех непросто. Из верующих семей никого нет. Отец Леонтий – бывший хиппи, еще из тех, первых. Отец Силуан поколдовывал, в Крыму был известным целителем. Отец Леонид к вере пришел, когда увидел в храме бесноватого. А я дурак был. Все щупал границы дозволенного. Вот Господь мне мою дурость и показал. Мы ж, рок-н-ролльщики, смерти не боимся, правда? – засмеялся он.

– По-разному. – Том почему-то сразу вспомнил Аюдаг.

– Рок и смерть всегда шли рука об руку. Может быть, в противовес поглощенным сытой жизнью обывателям. А может, потому, что смерть – она как универсальная приправа, любое творчество делает глубже, весомее. Ведь с тех пор как ты перестаешь бояться смерти, она начинает тебя манить. Она кажется тебе выходом в открытый космос. Она всегда при тебе как дверь, как последний рубеж. Ведь там, за этой дверью, кроется самый главный ответ: в чем смысл жизни? А ты сидишь в этой обыденной реальности, будто в банке, смотришь на мышиную возню вокруг и понимаешь, что если не покинешь ее пределы, то никогда не поймешь, что ты такое и зачем. Так?

– Так.

– Но есть одна вещь, которая чем-то похожа на смерть. Это безумие. Конечно, никому не хочется сойти с ума, но гениальность – она ведь тоже где-то на грани безумия. Я бы сказал, что гениальность – это зарифмованное безумие. Всем известно, что на гения находит вдохновение, что какой-то дух движет его мыслями, что не от ума это, не от интеллекта, когда строчки сами летят из-под пера. Есть какие-то силы, какие-то состояния не-от-мира-сего, а я бы сказал – не от разума. Следовательно, думал я, – все, что убивает разум, что заставляет жить бессознательным, на время выпускает тебя из этой внутренней тюрьмы. Мне казалось, что по ту сторону ума лежат сокровища, там хранится чистое знание. Достаточно отправиться в этот космос не телом, а только сознанием. Как? Естественно, через наркотики. Ведь наркоман наркоману рознь. Один хочет балдеть, а другой ищет смысл жизни. И я этим увлекся… Все началось, как обычно, с травы. В первый раз даже глючит, но это только поначалу. И привычки вроде бы нет, – не то, что с табаком! Ты еще не понял, что уже сидишь на крючке: привычки нет, а отказаться сложно. Ведь зачем отказываться, если это интересно?

В этот момент приходит мысль: все плохое, что слышал про наркотики, – полное вранье. Они не хотят, они боятся твоей свободы! Это просто запретный стимулятор для творчества, до которого они не доросли! Ты не замечаешь, что, получив свободу от закона, попал в плен к траве. Возникают новые интересы: где достать? Самому вырастить или купить? Поначалу все это выглядит как приключение.

– Ты мне сейчас напоминаешь нашего участкового.

– Это мой опыт. Ты же вроде хотел узнать, как я пришел к Богу?

– Прости, я перебил.

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза