Безбилетники

Он вздохнул, глянул в черный квадрат окна, за которым мерцали яркие южные звезды.

«Не бойся», – стукнули в сердце простые слова старца. И все страхи тут же полиняли, разбились о непроницаемую броню непонятного, умиротворяющего покоя.

Лишь под самое утро он забылся глубоким спокойным сном. Ему приснилось, что он стоял в огромном пустом храме. Его сырые стены у самой земли были покрыты черно-зеленым мхом. Высокий, серый свод его терялся где-то в сумерках. На широком подоконнике, через который пробивался тусклый свет пасмурного дня, стояла деревянная плошка с перламутровой, как жемчуг, жидкостью. Он взял ее обеими руками, и пил, пил ее кисло-сладкое содержимое, ощущая во рту долгую, переливающуюся всеми оттенками вкусов сладость. Когда плошка опустела, где-то вдалеке звякнул колокол. И в ту же секунду из его глаз, будто прямо из души, хлынули слезы.

Крещение

Он проснулся засветло, выглянул в окно. Кто-то из монахов мерно бил в колокол у храма. «Спал всего ничего, а выспался как никогда!» – мелькнуло в голове.

Том посмотрел на Монгола: «Пусть спит». Одевшись, спустился в корпус, умылся и поспешил в храм.

Всю службу он ждал, когда же его крестят, когда же его позовут, и даже решил, что о нем забыли.

Наконец, уже после проповеди, когда немногие присутствующие разошлись, отец Никита махнул ему рукой, и они пошли в нижний храм. За ним двинулись Монгол и отец Леонид. Они о чем-то разговаривали, негромко смеялись, даже спорили.

– А мне Париж Прагу напоминает. – Донеслись до Тома слова монаха. – А знаешь, почему? Потому что я ни там, ни там не был.

– Отец Никита! – Монгол догнал их, почтительно склоняясь над монахом. – Отец Леонид говорит, что лучший на свете город – это Москва. А я ему говорю, что Питер. А вы бы где хотели жить?

– А мне все равно, детка, – беззубо улыбнулся старец. – Где-то около церкви.

Они отперли нижний храм, отец Леонид открыл подпол и зажег три свечи. Отец Никита, размахивая кадилом, ходил вокруг черного зева родника. Том разделся, повернулся лицом к алтарю, монотонно повторяя требуемые слова. Наконец обряд подошел к концу.

– Пошел! – шепнул отец Леонид, и тихонько подтолкнул его к бурлящему квадрату купели.

– Крещается раб Божий…

– Егор!

– Георгий, во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь! – читал отец Никита, а Егор, судорожно крестясь, раз за разом опускался в ледяную купель алтаря. От холода у него перехватило дыхание. Он выскочил из воды и, хватая, как рыба, воздух, наскоро вытерся.

Отец Никита помазал его елеем, достал ножницы, усмехнулся.

– А тут стричь нечего. Но до свадьбы отрастет. А свадьба скоро! – Он подмигнул Егору, и лицо его осветилось. – Ангелы летать будут, и на вас сверху глядеть.

Отец Леонид уже стоял с чашей.

– Причащается раб Божий…

– Егор!

– Георгий, во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь! Чашу, чашу целуй!

Том поцеловал Чашу, скрещенной рукой нащупал на груди незнакомый, непривычный, маленький алюминиевый крестик, краем глаза увидел, как с немым восхищением смотрит на него Монгол.

…После службы обедали в трапезной.

– Что, будешь хорошим христианином, или как все? – спросил отец Леонид.

– А ты ему ответь: самым плохим, даже хуже тебя, отче, – пробасил отец Леонтий.

– Хуже меня! Пусть попробует! – нахмурился отец Леонид.

Монахи засмеялись, снова застучали ложками.

– Мне сегодня после службы одна бабушка говорит: сейчас плохо, а вот при Сталине порядок был. – Отец Леонид посерьезнел. – А я наклонился, и говорю ей на ухо: у нас есть один батюшка. Он служит чином воскрешения мертвых. Могу лично для вас устроить, и Сталина воскресить.

– И что? – спросил кто-то.

– Да что… – монах вздохнул, выдержал паузу. – Нет, говорит, – пусть лежит себе спокойно. Скромные у нас люди…

Все снова засмеялись.

– Что, брате Георгие, нашего полку прибыло?! – улыбнулся Михаил.

– Мы завтра двинем. Пора и честь знать, – ответил Том.

– Да! Спасибо за хлеб-соль, – отозвался Монгол. – Или, как ты там говорил… За сухари и воду. Мы сегодня еще побарабаним?

– Конечно. Сегодня будем учить переходы.

Целый день Том едва сдерживал себя, чтобы не балагурить, не шутить без устали. Изнутри рвалась, переполняя, стучала наружу непонятная и невыразимая радость жизни. Он чувствовал себя так, будто его иссохшая душа впервые в жизни напилась целебной родниковой воды… Казалось, что все, к чему бы он ни прикоснулся, сложится именно так, как нужно, как хорошо.

Отъезд

Они стояли у родника. Том наполнил водой две бутылки, отдал одну Монголу. Неподалеку, за воротами монастыря, Михаил заводил уже свой уазик.

Они тепло попрощались с братией. Монастырь казался Тому уже совсем родным. Лишь отец Никита после службы сразу куда-то пропал. Том непроизвольно вглядывался вглубь монастыря, надеясь, что перед отъездом еще раз увидит отца Никиту.

Подошел Михаил, сунул Тому несколько смятых бумажек.

– Больше не собрал, но на билеты должно хватить.

– Нам не нужно. Так доберемся.

– Берите.

– Спасибо! – Том увидел, наконец, спускающуюся по лестнице знакомую сгорбленную фигуру. – Отец Никита, до свидания!