Читаем Безбилетники полностью

– Ну нет так нет, – проводник пожал плечами, и уже открыл было дверь, но тут у Монгола непроизвольно вырвалось:

– Та вечер!

– Шо? – Проводник остановился.

– Вечер уже, а не утро. Лозовая за бортом.

– А, Лозовая. А вы где садились?

– Мы только сели, до Харькова.

– Брешете. – Проводник погрустнел. – По Лозовой у меня посадки нэма. Выходите.

– Слышь, нам тут пару часиков… Может, договоримся?

– А что у вас есть? – заинтересовался проводник, снова обдав их волной перегара.

Том долго рылся в сумке, надеясь, что поезд тронется. Но тот стоял как вкопанный.

– Пара бутербродов, – наконец сказал он.

– Пара чего? Выходите давайте! Все, все. Покатались! – проводник замахал руками.

Спрыгнув на платформу, они бегом рванули к началу состава, но в этот момент тепловоз свистнул и покатился вперед, быстро набирая ход.

– А ты прав был. Это у тебя ключ несчастливый. – Монгол подбросил его в руке и запустил куда-то вдаль, в пропахшие металлом железнодорожные сумерки. – Все. Теперь точно уедем.

И они направились в здание вокзала.

– Ладно, – бодрился Том. – Уже не Крым, совсем чуть-чуть осталось. Пешком дойти можно.

– Как-то доберемся. Все равно назад как-то ровнее катим, да?

Опытным взглядом окинув зал ожидания, они сразу подошли к высокому стенду с расписанием скорых.

– Елки, московский только что ушел. А следующий – в два часа ночи. – Монгол скривился. – Попадалово.

– Так это же наш и ушел.

– Вот зараза. А что по электричкам?

– Тут тоже засада. Одна ушла недавно, а последнюю, на девять, отменили. А тут каких-то два часа езды! Эх, если б мы не выскочили, то были бы уже вечером в Харькове. А теперь в лучшем случае будем там только под утро.

– Это все ключ твой проклятый! – снова повторил Монгол.

– При чем тут ключ? Болтать меньше надо, – не выдержал Том.

– Ладно, упрощаем. Давай хоть пожрем, что у нас там осталось. После еды всегда лучше думается, – примирительно сказал Монгол.

Они сели на перроне, и, жуя большие монастырские бутерброды, лениво глядели на пустующий перрон.

– Вторая, вторая, из Харькова, принимаем грузовой! – раздалось неподалеку из громкоговорителя.

Вдруг Тома осенило.

– Есть одна идея!

– Говори, – Монгол чуть не подавился.

– Между Лозовой и Харьковом развилок нет. Это значит, что все поезда на север по-любому идут в Харьков. Так?

– Навроде того. Ты что сказать хочешь?

– Смотри. – Том кивнул на противоположную сторону станции. Там стояли несколько товарных составов. Ближе всех медленно катился на юг длинный состав из цистерн.

– Предлагаю сесть на первый же товарняк, который тронется на север. Мы ничего не теряем. Если где-то и застрянем, – доедем с утра на электричке. Если на ночной не впишемся.

– Отлично! Едем!

Быстро проглотив остатки еды, они направились к вагонам. Долго ждать не пришлось. Длинный состав, отрезанный от них еще одним товарняком, громко звякнул замками и покатил на север. Они быстро прошмыгнули под вагонами и оказались прямо перед набирающим ход поездом.

Товарняк

Состав был разнокалиберный. Мимо них проехали три цистерны, пара платформ с новенькими зелеными тягачами, несколько открытых вагонов с углем, затем снова потянулись цистерны. Товарняк набирал ход, а подходящих вагонов все не было. Но вот в конце состава потянулись крытые пустые вагоны.

– Смотри, дверь открыта! – крикнул Монгол.

Не раздумывая, он швырнул сумку в черный проем двери. Затем, подпрыгнув, подтянулся на руках, и тут же перекатился по полу, освобождая проход Тому. Том бежал рядом, надеясь не оступиться в наступающих сумерках о что-нибудь под ногами.

– Давай руку!

Еще секунда, и оба, тяжело дыша, сидели на дощатом полу вагона.

– Кажись, едем!

– Давай от дыры подальше, пока станция.

Они спрятались в глубине вагона, наблюдая, как несутся мимо грязные домики, какие-то склады, цеха большого старого завода. Пронеслась над головой гулкая темень моста, прозвенел переезд, и наконец в прямоугольнике дверной щели появился пустой и унылый пейзаж родной лесостепи.

Том оглядел вагон. В нем было пусто, лишь в углу валялось несколько больших кусков оберточного картона. Дверь напротив тоже была отворена.

– Это хорошо, что две двери открыты! Можно сбежать, если кто заметит! – Том старался перекричать нарастающий грохот.

Состав тем временем набирал ход. Вагон все сильнее раскачивало из стороны в сторону и трясло мелкой неприятной дрожью.

– Никаких рессор нет! – Голос Монгола от мелкой тряски, будто от озноба, стал слегка надтреснутым.

Том подобрался к самой двери, застыл, вглядываясь в вечернюю мглу.

– Панютино! Мы правильно едем! – он кивнул на мелькнувшую мимо платформу. Его голос утонул в грохоте и шуме. Говорить стало невозможно. Вагон отчаянно звенел, стучал и скрипел всеми своими досками, как старый сарай во время урагана. Над головой, извещая о каждом стыке рельсов, лязгала круглая крышка потолочного люка.

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза