Читаем Безбилетники полностью

– Много яблок в этом году, – пробормотал он, – только тебя больше нет.

Вечером в квартиру набилось много народу. Пришли соседи, какие-то бывшие коллеги.

– Гроб легкий был. Это хорошо. Это значит, что на небо легко поднимется, – со знанием дела сказала какая-то бабка.

– Это да. Я знал покойника давно, – значительно подтвердил незнакомый дед, высоко держа рюмку. – Покойник был хорошим человеком. Иногда, конечно, бывало… Ну а с кем не бывает? Земля ему прахом.

Постепенно все оттаяли, залопотали, повеселели. Посыпались шутки, анекдоты, воспоминания.

– Пил он много.

– И пусть бы пил. А как бросил, – так и помер.

Затянули песню. Егор смотрел на красные лица незнакомых ему, аппетитно жующих людей. Встал.

– Фальшиво все. Пошли ко мне, Серый.

Они заперлись у него в комнате. На столе стояло фото отца. Рядом поставили рюмку, прикрытую кусочком хлеба.

– Как там, с немцами? Скоро едешь? – Том хотел отвлечься от тяжелых мыслей.

– С немцами не вышло. Оказывается, у них там на всех предков картотека есть. А я в партию вступил.

– В партию? – механически повторил Том.

– Причем в самую радикально отстойную, – с наслаждением говорил Серый. – Объединенные социал-демократы. На заседания, конечно, не хожу.

Том прислушался к себе. Раньше он посчитал бы Серого предателем, но теперь это странное известие не вызвало у него никакого отклика.

– А зачем?

– У них газета бесплатная. Газета, конечно, тоже отстой, зато сзади телепрограмма на неделю. Теперь хоть знать буду, что по ящику идет. Пока из партии не выгонят.

– По-панковски, – Егор вдруг встал, подошел к Серому, обнял его. – Спасибо тебе, что поддержал.

– Да что ты. Что ты, – пробормотал Серый. – По-любому надо было. Батя все-таки.

Том полез куда-то в шкаф и достал оттуда зачитанный до дыр, толстый розовый журнал.

– Вот, держи.

– КонтрКультура! – Серый не поверил своим глазам. – Навсегда? Не жалко? Ну спасибо. А вот это что? – Он показал на тяжелую черную книгу с коротким золотым словом.

Егор будто впервые увидел Библию. Он взял ее в руки, погладил матовую обложку.

– Да так. Сказки на ночь. Хорошие сказки, добрые. Только у бешеной собаки хозяина нет.

Он встал, криво ухмыльнулся, распахнул форточку. Не думая, не желая думать ни о чем, швырнул книгу в окно. Она вспорхнула страницами и полетела камнем в темную унылую пустоту.

– Егор! Что ты там делаешь? – В дверях стояла мама.

– Радикально. А если бы убил кого? – поддакнул Серый.

– Убил бы? Значит, – судьба.

– Егор! – повторила мама. – Иди сюда.

Том вышел из комнаты. Гости уже разошлись.

– Егор, помоги мне с посудой… Что-то ты совсем плохо выглядишь. Посмотри на себя в зеркало.

– Зачем, мам? Все зеркала врут.

– Что ты там выкинул?

– Библию?

– Зачем?

– Это сказки!

– Да, Егор. Когда-то люди за веру на смерть шли, а ты… Ты же совсем недавно говорил, что Христос примиряет всех, и… Так легко отказался. – Грустно сказала она. – Ну, пусть нас, стариков, всю нашу жизнь пропитывали диалектическим материализмом. Но вы же молодые, вам же проще… И ты… Ты же и мне в этом образцом был.

Он будто впервые увидел ее. Это было так неожиданно. Он никогда не слышал от нее ничего духовного, и вдруг… Она стояла перед ним – маленькая, сильная, уже стареющая, но по-прежнему на его стороне, готовая на все ради него. Ему вдруг стало нестерпимо жаль ее, оставленную мужем, и такую позабытую сыном. Комок подошел к его горлу, перекрыл кислород.

– Мам… – медленно сказал он. – Понимаешь… Я так верил, что он и ты… Что вы простите друг друга. Что снова будете вместе. И он… Тот старик в монастыре… Отец Никита. Он обещал мне, понимаешь? Что вы будете вместе, навсегда вместе! Обещал!

Мать обняла его.

– Дурачок ты мой маленький, Егоша. – Она не называла его так целую тысячу лет. – Ты же знаешь, что мне кроме него не был нужен никто. И никогда. Просто мы не смогли… Жить вместе. Он… Заболел. Сломался. Но ты же веришь, что Господь его починит? Ты же молишься? Или ты больше не будешь за него молиться?

– Я буду, мам.

– И я верю в это. Что буду с ним… Там. Ведь ты же сам говорил, что жизнь не кончается смертью. Разве не так?

Слезы хлынули из него. Они будто снова были втроем. Как когда-то в детстве, на поляне с незабудками. Навсегда молодые, радостные. Навсегда вместе.

– Дзи-ии-нь! Дзи-ии-нь! – зазвенел телефон.

– Междугородний. – Пожала плечами мать.

– Слушаю. – Егор вытер глаза, подошел к телефону.

– Привет. Не узнал?

– Узнал.

– Это Света.

– Я узнал, Света.

– Как дела у тебя?

– У меня все в порядке.

– Егор, у нас тут покупатель на дачу нашелся. Мне приехать нужно, а на даче… Сам понимаешь, – холодно. У тебя переночевать можно? Я только на одну ночь.

– Я… – Тут до него дошло. – Светка, Светочка, привет, дорогая. Как же я рад тебя слышать! Конечно приезжай! А этот… Славик твой? Он не против?

– А ты хочешь, чтобы я у него спросила?

– Нет.

Светка замолчала.

– Я с ним порвала.

Том лихорадочно искал слова в мигом опустевшей голове, боясь, что она положит трубку, и он больше никогда не услышит ее голоса.

– А… А как ты телефон узнала?

– В справочнике нашла. Мама вашу фамилию знает, а на улице Вечной Осени она такая одна… Ну так что?

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза