Читаем Бездна полностью

Онъ безсознательнымъ движеніемъ схватился за голову.

— Зачѣмъ напускаете вы на себя такой цинизмъ, Антонина Дмитріевна!

Она пожала плечами:

— Кто же вамъ сказалъ, что я «напускаю на себя», во-первыхъ; и почему правда, по-вашему, — «цинизмъ»?

— Да развѣ можно такъ думать въ ваши годы, съ вашею наружностью… при вашемъ умѣ, наконецъ? пылко воскликнулъ онъ:- неужели «ничего во всей природѣ», какъ сказалъ Пушкинъ, благословить вы не хотите?

— Ни кто и ни что «во всей природѣ» въ благословеніи моемъ не нуждается, иронически возразила она на это.

— Вѣдь это ужасно! продолжалъ онъ горячиться. — Я первую такую, какъ вы, дѣвушку — женщину вообще — встрѣчаю въ жизни. И я не хочу вѣрить, не вѣрю, чтобъ это было искренно… Нѣтъ въ мірѣ, даже въ животномъ мірѣ, существа, которое могло бы обойтись безъ привязанности, безъ ласки… безъ любви.

— На языкѣ науки то, что называете вы «любовью», имѣетъ другое имя, безпощадно отрѣзала она въ отвѣтъ:- вы напрасно о «животномъ мірѣ» упомянули. Физіологія не допускаетъ произвольныхъ фантазій вашей эстетики.

Онъ не отвѣчалъ: это было уже слишкомъ рѣзко, слишкомъ «цинично», дѣйствительно…

Они стояли теперь предъ рвомъ, окаймлявшимъ старый, пространный и запущенный садъ усадьбы ея отца. Ровъ успѣло уже почти до верху завалить отъ времени и неприсмотра.

Люди и животныя ближайшихъ деревень равно безпрепятственно проникали чрезъ него для всякой своей потребы въ этотъ «барскій» садъ, — разбитый при Елисаветѣ искуснымъ въ своемъ дѣлѣ французомъ, выписаннымъ изъ Версаля тогдашнимъ владѣльцемъ Юрьева, генералъ-поручикомъ Артеміемъ Ларіоновичемъ Буйносовымъ, сподвижникомъ Апраксина и Ласси въ Семилѣтней Войнѣ,- и распоряжались въ немъ на полной своей волюшкѣ: поѣдали и вытаптывали молодую поросль, сдирали кору съ липъ и березъ, рубили на вѣники сиреневые кусты… Слѣды старыхъ аллей давно исчезли; ихъ замѣнили змѣившіяся во всѣ стороны тропинки. проложенныя овцами и крестьянскими дѣтьми, бѣгавшими сюда, въ силу старой рутины, «по ягодки и орѣшки», давно уже повыведенные здѣсь въ общемъ разорѣ… Угрюмо звенѣли посохлыя вершины, чернѣли пни поломанныхъ бурей или сваленныхъ наспѣхъ воровскимъ топоромъ вѣковыхъ деревьевъ; вытравленная скотомъ на луговинахъ трава выдавалась кое-гдѣ по низямъ приземистою, жидкою отавой…

Юшковъ вслѣдъ за Антониной Дмитріевной перепрыгнулъ черезъ ровъ и очутился съ нею въ саду. Она, молча, бережно и гадливо глядя себѣ подъ ноги, повела его извилистою тропинкой по направленію къ виднѣвшейся издали каменной скамьѣ, сѣрѣвшей подъ низкими вѣтвями коряваго стараго дуба.

— Знаете вы, какъ называлось это мѣсто въ старину? спросила она вдругъ, дойдя до него и оборачиваяясь къ своему спутнику.

— Не знаю.

— Храмъ утѣхъ.

Онъ засмѣялся.

— Серіозно! Тутъ стояла, говорятъ, статуя Венеры, и напудренныя бабушки назначали здѣсь по ночамъ своимъ любезнымъ амурныя rendez-vous.

Молодаго человѣка снова покоробило отъ этихъ словъ. Она замѣтила это и надменно повела губами:

— Что, не понравилось выраженіе? Mauvais genre находите?

— Нахожу некрасивымъ, да, твердо произнесъ онъ, — но меня еще болѣе возмущаетъ эта вѣчная злоба въ вашихъ рѣчахъ.

— Злоба! повторила она какъ бы невольно, опускаясь на скамью, глянула ему прямо въ лицо и проговорила отчеканивая:

   То сердце не научится любить,   Которое устало ненавидѣть [3].

Жуткое чувство охватило его вдругъ. Онъ точно въ первый разъ видѣлъ теперь эти глаза… Въ первый разъ, дѣйствительно, поражало его въ соединеніи съ тѣмъ, что выговорено было ею сейчасъ, соотвѣтствующее выраженіе ея голубыхъ, съ мертвеннымъ блескомъ цвѣтнаго камня глазъ… «Тутъ все порѣшено и похоронено, тутъ ни пощады, ни возврата къ свѣту нѣтъ», пронеслось у него въ мысли внезапно и скорбнымъ откровеніемъ… По тѣлу его пробѣжала нервная дрожь; онъ сѣлъ подлѣ нея, провелъ себѣ рукой по лицу:

— Вы рѣшительно желаете упорствовать въ своемъ человѣко и міроненавидѣніи? сказалъ онъ насилованно-шутливымъ тономъ.

— А вамъ бы очень хотѣлось помирить меня съ ними?

Онъ быстро поднялъ голову:

— Да, я долго лелѣялъ въ душѣ эту надежду.

— А Троекуровъ, что же… а ваши пуритане — отецъ и дядюшка — что бы сказали?

Онъ готовился отвѣтить… Она остановила его движеніемъ руки:

— Нѣтъ, пожалуйста, безъ объясненій; я знаю заранѣе все, что можете вы мнѣ сказать. Это потеря словъ была бы одна…

— Позвольте однако, Антонина Дмитріевна, вскликнулъ онъ неудержимо, уносимый тѣмъ страннымъ, мучительнымъ обаяніемъ, которое, не смотря ни на что, производила она на него, — я хотѣлъ только заявить, что если бы вы захотѣли…

— Вы бы не остановились ни передъ какимъ препятствіемъ, договорила она за него:- знаю напередъ, я вамъ сказала. И я на это отвѣчу вамъ со свойственнымъ мнѣ «цинизмомъ», какъ вы выражаетесь. Я бы со своей стороны ни на что и ни на кого не поглядѣла, если бы выйти за васъ замужъ почитала для себя выгоднымъ. Но я этого не нахожу.

Онъ перемѣнился въ лицѣ, растерянно взглянулъ на нее…

Она обвела взглядомъ кругомъ:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза