Безмолвная ярость

Нина сжала кулаки. Волнение Дениз передалось ей, как заразная болезнь. Замысел казался теперь столь же безумным, сколь и очевидным, столь же пугающим, сколь и неотразимым. Выходит, пережитые несчастья имели смысл! Все унижения и горести, каждая пролитая слеза теперь нашли свое место в более широком замысле — жестоких, но необходимых вехах на их пути. В этом низком мире ни совпадений, ни случайностей. Кошмар, разбудивший ее среди ночи, был знамением, орудием судьбы: она должна была спасти Дениз, чтобы быть спасенной.

— Хорошо, — ответила она с уверенностью, удивившей ее саму. — Мы уедем вместе.

— Да, или не уйдет ни одна из нас.

Охваченная волнением, Нина обняла ее, сжав так крепко, как никогда никого не обнимала.

— Ты клянешься мне в этом, Дениз? Клянешься?

Девушка принялась гладить Нину по голове.

— Я обещаю. Главное — смочь сдержать слово…

4

Начались самые счастливые дни ее недолгой жизни. В стенах дома, бывшего тюрьмой, все словно преобразилось. Самая тяжелая работа стала испытанием, которое Нина принимала с открытым сердцем, а ежедневные усилия делали надежду на грядущую свободу еще более пьянящей. Оскорбления надзирателей, придирки мадемуазель Кох, деспотизм воспитателей — все пролетало мимо нее, не касаясь души. Садистская власть, которой она подчинялась, теперь вызывала возбуждение: Нине хотелось испить чашу страдания до дна, отдать себя на поругание, вынести умерщвление тела и души, чтобы заслужить подарок Небес.

Связанные тайной будущего побега, они с Дениз то и дело переглядывались. Окружающий их мир стал туманным фоном, остальные обитатели — массовкой. Нина довольствовалась отведенной ей ролью, она не выделялась и беспрекословно слушалась; считала дни, как заключенный, который наносит черточки на стене своей камеры, но иногда отчаивалась. К ней вернулось беспокойство. Затея Дениз начинала казаться бессмысленной и ребяческой, и Нина испытывала чувство острой обиды. Зачем подруга дала ей абсурдное обещание? Как она могла верить, что преуспеет в том, на что до нее никто не осмеливался? Ревность выделяла яд сомнений и страданий по причинам, которые при других обстоятельствах сама Нина сочла бы глупыми и бессмысленными. Она отслеживала малейшее движение Дениз. Ее взгляд, остававшийся без ответа, несколько слов, которыми Дениз обменялась с другой девушкой, длительная разлука, когда они работали в разных группах… Все это подрывало доверие, ненасытная ревность требовала подпитки — но она предпочла бы провести остаток своей жизни в доме Святой Марии, если б знала, что продолжит видеться с Дениз.

Страдание отступало, когда они наконец оказывались наедине. Ночью, при погашенном свете, убедившись, что большинство девочек спит, Дениз ложилась к ней под одеяло. Они прижимались друг к другу на узкой кровати, повторяли вполголоса обещание, данное друг другу в ванной, обсуждали будущую жизнь, очертания которой оставались для Нины смутными и успокоительными, как ночные грезы. Ее жажда совершенства плохо уживалась с реальными планами: не желая отказываться от бесконечности открывавшихся перед ней возможностей, она не конкретизировала безумные идеи из страха разочарования. Одни против всех… Ничто и никогда не разлучит их… Дениз клала руку на Нинин округлившийся живот, оберегая будущего ребенка от невзгод внешнего мира, утыкалась лицом в ложбинку на шее и одаривала легкими поцелуями, под которыми расцветала кожа. Нина чувствовала, как грудь Дениз касается ее спины. Сердце билось, готовое выпрыгнуть из груди. Удовольствие и счастье смешивались в неудержимом водовороте, ослабленные страхом однажды потерять Дениз. Она, продолжавшая молиться еще чище и невиннее, чем прежде, вспоминала Иова, у которого Господь отнял все — здоровье, детей, богатство — для испытания его веры. «Не забирай ее у меня, — повторяла Нина в своих молитвах. — Или забери все, включая мою жизнь».

Когда оцепенение начинало одолевать ее, Нина боролась со сном. Она отказывалась уступать, беспокоилась, что заснет раньше Дениз, боялась, что та ее бросит. Лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к дыханию девушки, пытаясь подстроить к нему свое собственное. Иногда чувство пустоты охватывало ее и заставляло вздрагивать. Рука протягивалась и находила место рядом с собой незанятым — Дениз возвращалась на свою постель из опасения, что рано утром их найдут обнимающимися и раскроют заговор.

* * *