Безмолвная ярость

Отношения с ровесниками всегда были сложными. Дениз любила уединение, которое дают книги и природа: прогулки по лесу и купание в озере становились редкими моментами, когда она чувствовала себя по-настоящему живой. Дениз приятельствовала с некоторыми соседками и одноклассницами по школе-интернату, но в глубине души всегда презирала этих девушек, бывших для нее жестоким зеркалом реальности. Она угадывала в их взглядах вялость, покорность и приспособленчество: казалось, что окружающие ее существа действуют механически, проявляя чувства, но не испытывая их, избегая высказывать личное мнение, отличное от других, ограничивая свои разговоры обезличенными темами, которые исключали любые настоящие человеческие отношения. Дениз бродила среди себе подобных с болезненным осознанием того, что мир — всего лишь театральная декорация, уводящая от реальности. Она всегда жалела, что осталась единственной дочерью. Кто знает, возможно, сестра сумела бы понять ее, помогла избежать унылого и однообразного существования…

К счастью, была Джоанна — американка двумя годами старше ее, которая поступила в школу-интернат в год, когда ей исполнилось шестнадцать. Родители, нью-йоркские интеллектуалы из средней буржуазии, пошли на большие финансовые жертвы, чтобы позволить дочери получить привилегированное образование в Швейцарии, к которому сами они никогда не имели доступа. Не красавица, Джоанна излучала безумное обаяние и необыкновенную энергию, которые казались преподавателям, привыкшим к восковым куклам, вульгарными и неуместными. Впервые Дениз встретила человека, открытого миру, страстного, с которым могла вести волнующие разговоры до поздней ночи. Джоанна как будто прожила много жизней; она без всякого стыда рассказывала о своем сексуальном опыте, и это притом что большинство девочек, включая Дениз, ни разу даже не целовались с мальчиками. Джоанна открыла подруге рок- и поп-музыку, словно пришедшую с другой планеты, и книги известных американских писателей, чьи имена она даже не слышала: Набоков, Берроуз, Миллер… Первой книгой, которую Джоанна подарила ей из своей скудной библиотеки, был «Тропик Рака»[12]

, спрятанный под суперобложкой русского классика: она знала, если роман найдут в ее комнате, то немедленно исключат. Дениз читала ночью, при свете фонарика, напуганная и зачарованная, не в силах поверить в существование секса и порока. Каждая страница захватывала, вызывала отвращение, возбуждала, переворачивала все с ног на голову. Никогда еще слова на бумаге не потрясали ее так сильно. Ей открылся мир желания и насилия, о котором она не подозревала. Перед ней словно подняли занавес, и он не должен снова упасть.

В конце учебного года Джоанна вернулась на лето в Соединенные Штаты. В штате Мэн, где проводила отпуск семья, она погибла в автокатастрофе. За рулем был ее отец. Дениз испытывала мучительное горе, какого, несомненно, не испытала бы, если б исчезли ее собственные родители. Смерть Джоанны заставила ее было утратить веру, пылкой поклонницей которой она, впрочем, никогда не была. Дениз и представить не могла, что Бог способен на такую жестокость, лишив жизни молодую и ни на кого не похожую девушку. Она впала в депрессию, почти не спала, была неспособна уделять внимание урокам, потеряла вкус ко всему; вместо этого погрузилась в сожаления о невозвратимом, слушая пластинки и перечитывая книги Джоанны, но краткие проблески жизни, которые они ей принесли, быстро угасали, оставляя ее в еще большем отчаянии. В этот момент Дениз и встретила Тома́. Старший сын из хорошей небогатой женевской семьи, в свои двадцать три года он изучал архитектуру в университете, а в свободное время давал высокооплачиваемые уроки игры на фортепиано девушкам из богатых кварталов. Они безумно влюбились друг в друга — во всяком случае, Дениз воображала, что пьянящие чувства, которые он вызывал в ней на каждом уроке, могли быть только любовью. Оглядываясь назад, она удивлялась, как ее родители мирились с присутствием в их доме такого привлекательного, а значит, опасного молодого человека. Тома всегда вел себя с ней «как положено». Они обменивались поцелуями в те редкие моменты, когда оставались наедине, но Дениз чувствовала, что он попал под ее обаяние и тоже не видит в их истории простую интрижку. Они обменивались страстными письмами, в которых Тома выглядел куда смелее и изобретательнее, чем в ее присутствии. Дениз чувствовала себя одновременно обеспокоенной, напуганной и счастливой, снова обрела вкус к жизни и цель. Она набрала вес и расцвела. И каждое утро, стоя обнаженной перед зеркалом в своей спальне, находила себя все более привлекательной, как если б отстраненно рассматривала греческую статую или полотно в музее.

С каждым днем она все яснее осознавала собственную пугавшую ее красоту.