Безмолвный свидетель

Подписи не было. Гм... Анонимка? «Ну и конспирация! — поморщился Щеголев. — Неужто нельзя прямо написать, что происходит и где». Он еще раз глянул на витиеватую резолюцию красными чернилами — «Тов. Щеголеву. Ваши соображения». Что это с Виктором Викентьевичем? Не прочитал, наверное, письмо, спешил куда-то и расставил резолюции на всех бумагах сразу. Какие тут, однако, могут быть соображения? Придется топать... Он вздохнул. Кстати, письмо едва не опоздало, сегодня пятница, если бы секретарша передала в понедельник, уже бы поздно было. Значит, завтра, в восемь... А не в восемь ли репортаж о футболе? Щеголев вытащил из кучи газет, лежавших на столе, радиопрограмму, отыскал нужное место. «Так, так... Репортаж в 8.30, а в десять надо ехать на обыск к валютчикам. Эх ты, красная косынка, красная резолюция...»

...В восемь ноль-ноль он появился у входа в центральный парк. Никакой скамейки не было, зато безмятежно мурлыкал фонтан, возле него суетились ребятишки. Скамейка была подальше, в аллее.

Щеголев прошел мимо фонтана, вступил в неподвижную тень, отбрасываемую рослыми старыми дубами. Еще мальчишкой он прибегал в этот парк, они играли здесь в «казаки-разбойники», и тогда, такие же величественные и молчаливые, стояли здесь дубы, и фонтан все так же стоял здесь, только воды в нем не было.

Щеголев оглянулся. Что-то таинственное было в завораживающем спокойствии дубов, словно жило еще здесь его детство. Казалось, своим молчанием дубы хотели помочь Щеголеву настроить себя на далекое прошлое, но ничего не получалось...

Его сознание удерживало лишь на мгновение застывшую картинку — как он бежал со всех ног здесь по солнечным полянам с сачком для ловли бабочек, которых он никогда не мог поймать. Цветная картинка из прошлого появлялась, дрожала и пропадала внезапно, а ничего другого память почему-то сейчас не удерживала...

В фонтан падали с дубов желтые листья. Они всегда падали осенью и всегда навевали грусть. Именно они, а не сама осень. Может быть, потому, что опадала красота? Листья вроде бы все одинаковые, но Щеголев знал, какие они разные, эти осенние листья, опадавшие с дубов. Каждый листочек был сам по себе неповторим — один светло-коричневый, с желтой прожилкой посередине, другой — темно-коричневый, а этот — коричневый посередине и желто-серый по краям. А узоры какие — будто их кто ножницами вырезал!

Осенние листья! Они кружились, и Щеголев не удержался, поймал один лист в воздухе и оглянулся — не видел ли кто? А за ним действительно наблюдали — на скамейке сидела полная яркая блондинка и такой же тучный мужчина в белой нейлоновой рубашке и черных брюках. А рядом, по правую руку от мужчины, задумалась худенькая девушка, казавшаяся еще более хрупкой по сравнению с сидящими возле нее. Девушке на вид можно было дать лет восемнадцать. Ее длинные волосы туго охватывала красная косыночка.

«Ну и ну! — усмехнулся Щеголев. — Что за детские игры? Видимо, эта девочка и написала письмо?» Он обрадовался, что послушает репортаж. Хорошо, что все это чепуха... Но со скамейкой он уже поравнялся, а потому и сел.

— Здесь занято, — быстро проговорила девушка.

Он поглядел на нее, и она покраснела.

— Здесь мама сидит. Она за мороженым пошла...

Щеголев смотрел на нее, ему было весело, он думал, что же сказать этой девочке, с чего начать разговор. «Неужели она написала письмо?»

Девушку что-то взволновало — щеки ее чуть разрумянились и веснушки почти все закрасились, а они ей так были к лицу.

И тут Щеголев увидел, что по аллее идет милиционер, вернее, курсант школы милиции. Это был парень лет двадцати двух, великолепно сложенный, и новенькая «с иголочки» форма сидела на нем ладно и хорошо. Он быстро шагал по дорожке, усыпанной красным песком. Поравнявшись со скамейкой, он равнодушно скользнул взглядом и продолжал шагать дальше. Видимо, он спешил куда-то. Когда он скрылся за деревьями в глубине аллеи, девушка в красной косынке поднялась со скамейки и быстро пошла в ту сторону, куда удалился курсант.

— Странно, — важно, надувая щеки, произнес толстый мужчина, обращаясь не то к своей соседке, не то к Щеголеву. — Значит, никакую маму она не ждет?

В голосе его было столько осуждения, что Щеголев поежился... Он поднялся, но по тропинке не пошел, а направился прямо через кусты, чем, видимо, еще более заинтриговал сидевших на скамейке, услышал, как красивая дама пропела масляным голосом довольно громко: «Что я тебе говорила!»

Пригибаясь, Щеголев побежал к тропинке, стараясь не задевать за ветви и не производить шума. Он остановился, едва не выскочив на тропу, где стояли курсант и девушка в красной косынке. Но они его, слава богу, не заметили, и Щеголев быстро отпрянул за дерево и оттуда уже услышал ее взволнованный голос, она говорила, словно оправдываясь:

— ...но они уже расположились там, когда я подошла. А потом еще ко мне этот странный мужчина подсел... Я...

— Извините, — перебил ее курсант. — Но о каком письме вы говорите?

— Как? Неужели вы не получили? — девушка всплеснула руками. Она задумалась и недоверчиво поглядела на него.