Безмолвный свидетель

— Ничего не поделаешь, — сказал Щеголев. — Нам надо узнать всех, кто плетет паутину. Хватит сил подождать?

— Хватит, — покорно вздохнула Вера.

«Только бы не сложилось у нее впечатление, что мы бессильны, — подумал Щеголев. — А то, что в ближайшее время никакой ревизии не получится — так это точно. И магазином пока заниматься вплотную рано. Начинать надо с этого райпромкомбината, с этой «Зари». «Заря», «Заря»... — такое поэтическое название!»

В отделе кадров Щеголев внимательно изучил личные дела всех, кто работает в обувном цехе промкомбината, в том числе начальника цеха Курасова и технорука Галицкого. И у начальника цеха, и у технорука, и у других — сплошные благодарности за хорошую работу; обувной цех план постоянно перевыполнял, все трудились в поте лица. И с кем бы он ни разговаривал, все подтверждали — работа идет по всем правилам. Выходило: вроде бы махинациями с туфлями никто не занимался. На все многочисленные поиски, беседы, расспросы Щеголеву понадобилось четыре недели. И все бестолку.

Он уже было с грустью начинал подумывать о том, что «Заря» тут ни при чем и Вера ошибается.

Но тем не менее сейчас, сидя в своем кабинете, он вытащил из сейфа папку, задумчиво постучал по ней шариковой авторучкой и крупными печатными буквами нацарапал «Мошенники», потом подумал, порвал папку, взял из сейфа другую и написал на ней: «Скороходы». В папку он сложил все бумаги, которые у него накопились по делу, а также письмо, написанное Верой, с витиеватыми красными закорючками начальника, Виктора Викентьевича Селищева: «Тов. Щеголеву. Ваши соображения».

Об этих соображениях Щеголев сейчас докладывать и шел. Начальник был занят, у него сидел корреспондент городской газеты.

— Зачем корреспондент пожаловал? — осведомился Щеголев у секретарши Зины.

Зина воодушевилась, перестала печатать на машинке и, заговорщически понизив голос, произнесла:

— Очерк пришел писать.

— Очерк? — удивился Щеголев. — У нас тут материал только для фельетона можно набрать.

— Он не о работе, он о сотруднике.

— Что, он с тобой делится? — спросил Щеголев.

— Ага! — важно сказала Зина. — Знаешь, такой симпатичный мужчина...

Нетерпеливо звякнул звонок. Зина быстро поправила прическу, глянула в зеркальце, которое лежало у машинки, и ринулась к двери. Её тяжелая пышная фигура скрылась за обитой коричневым дерматином дверью. Но тут же Зина и вернулась.

— Леня, тебя Викентьевич зовет...

Щеголев приоткрыл дверь. Кабинет начальника походил на бильярдный зал с двумя столами зеленого сукна, которые приставили друг к другу. Комната была полна воздуха и света. Над столом большой писанный акварелью портрет Дзержинского, на боковой стене — огромная крупномасштабная карта города, на которой обозначены едва ли не отдельные дома. От двери вела темно-красная ковровая дорожка, а на столе стояли три разного цвета телефона — внутренний, городской и министерский.

Щеголеву, как всегда, не хотелось идти, утопая в этой ворсистой ковровой дорожке, хотелось обогнуть ее, но это было невозможно, ибо она вела прямо к столу Виктора Викентьевича. Он бесшумно шагал по ней, искоса поглядывая на моложавого корреспондента, примостившегося у стола с блокнотом, и думал о том, что весь этот просторный зал-кабинет и длинные столы, ряды стульев и телефоны придавали всему значительность. Щеголев ликовал, когда они приводили «крупных птичек» к самому Викентьевичу, и тот выплывал, большой и грузный, из-за стола и закрывал по привычке один глаз, словно целился в них, и голосом, словно из репродуктора, задавал вопросы.

Сейчас Виктор Викентьевич в белой нейлоновой рубашке поднялся айсбергом из-за стола и надвигался на Щеголева, щуря глаз то на него, то на корреспондента.

«Ага... — подумал Щеголев, пожимая руку начальнику, а потом знакомясь с корреспондентом. — Сейчас будет цитировать «Двенадцать стульев».

Но Викентьевич, узнав у Щеголева, что он ничего особенного рассказать корреспонденту не может, лишь на секунду помрачнел, а потом усмехнулся и переменил тему.

— Да, да! Значит, «Бриан — это голова...». Я и сам чувствую, что им палец в рот не клади... торгашам этим.

Они разговаривали уже наедине, корреспондент ушел. Перед этим Виктор Викентьевич обещал, что завтра познакомит его с инспектором из второго отделения Усиковым. Усиков недавно завершил дело о валютчиках и ходил теперь, задирая нос. С Щеголевым корреспондент тоже обещал встретиться непременно, как только закончит он дело, чтобы можно было описать его по горячим следам. Щеголев-то, вообще, был против, но прищуренный глаз Виктора Викентьевича зорко сторожил его, и он промолчал.

— Что думаешь предпринимать? — спросил начальник, разглядывая в папке, которую протянул ему Щеголев, свою резолюцию и читая подробные записи Щеголева о том, когда, где, кому и при каких обстоятельствах удалось побеседовать с работниками промкомбината. А было таких человек двадцать пять. Бесед много, а результатов — кот наплакал.

— Думаю теперь заняться теми, кто был уволен, — сказал Щеголев.

— Хочешь найти среди них недовольных Курасовым и Галицким?