Безумец и его сыновья

Утром в маленькое чердачное оконце бил солнечный луч. Измученные пришельцы посапывали, зарывшись в сено. Проснулся лишь Книжник. Выглянув в оконце, он обнаружил повсюду снежное пространство, окружившее отцовский холм, и снег и солнце слепили его.

Из лаза показалась голова цыганки: женщина разбудила детей и, шурша и звеня платьем, спустила их в горницу.

Солнце пронзало избу, во всех окнах искрился иней. Хозяин, уже насытившийся, сытно отрыгивал. У прожорливого Пьяницы вылезли глаза на обилие рыбы и хлебов. Набив, как и вчера, рот, он чуть не подавился от жадности; задохнулся и покатился по полу. Отец, сграбастав его и хорошенько стукнув по спине, расхохотался.

И вновь, наевшись, дети оттолкнули от себя миски, наполнив горницу сытыми вздохами и икотой.

В ковшах и кружках для них уже плескался квас.

Той безмятежной зимой со всех сторон окружало Безумцев холм ледяное безмолвие. Даже яблони занесло почти до верхушек! Но в избе было жарко и весело. Цыганка хлопотала с печью, пекла хлеб, а дети затевали шумные игры и задирали собак, которые вели себя с ними на удивление покорно. И прыгали через хозяина бесшабашные сыновья, и наползали кучей на его овчину. Пьяный, он сонно бормотал и поворачивался с одного бока на другой.

Возле крыльца на снегу замерзали детские струйки. В горнице все тряслось с утра до вечера от криков и топота. Цыганка, привыкшая к подобному визгу, редко покрикивала на ребятишек. А псы продолжали терпеть их даже тогда, когда они ездили на них верхом, погоняя пятками.

Слабенький Книжник не принимал участия в забавах, рос он странным и искал одиночества даже в том возрасте. Часто, забившись за печь, разглядывал кружево паутины в углу и следил за жучками-щелкухами, которые даже зимой не спали и точили потихоньку бревенчатую стену. Просыпался Книжник всегда раньше других и, подбираясь к маленькому чердачному оконцу, ладошкой водил по морозным отметинам, отогревая стекло.

Уже тогда получал он шлепки от своих братьев. Даже лисенковские дочки, Майка и Зойка, его частенько задирали. Покорно он терпел их щипки — и всех сторонился, и часто не засыпал по ночам.

Однажды цыганка забыла отставить лестницу — Книжник ночью осторожно слез. Внизу окна впустили луну, и ее светом была залита вся горница.

— Кого черт несет? — подал голос его отец. И Книжник испугался того, что увидел, а женщина рассмеялась. Не скрывая своей наготы, легко подхватила его и, подняв, уложила в сено. И долго ласкала его, шептала что-то на своем языке и убаюкивала, как мать.

И часто теперь укладывала несчастного ребенка: возилась с ним и не уходила с сеновала, пока он не засыпал. И только ему напевала свои тихие песни.

Одним утром чердачное оконце, прежде изрисованное морозцем, очистилось — оттепель согнала с окна лед: Книжник первым обнаружил весну.

Минуло еще недели две: примчался издалека теплый вечер, и в избу с открываемой дверью врывались запахи земли. Дети часто выбегали на крыльцо и с радостным удивлением наблюдали таяние сугробов. Вскоре образовались по всему холму прогалины, принялись расползаться, и побежала вниз вода: она капала и журчала теперь повсюду днем и ночью. И вот уже первые травяные иглы то здесь, то там прокалывали освобожденную землю на восторженных глазах ребятишек.

Книжник готов был часами пялиться на это чудо.

Солнце грело все сильнее, и время полетело совсем быстро. Ослепленные светом дети рассаживались на крыльце по всем его ступенькам и, зажмурившись, грелись. Загудели жуки, щелкая о лбы Безумцевых сыновей. Наконец собаки сбежали с холма и поспешили в селение на свои свадьбы. Целыми днями носился теперь в весеннем саду осыпаемый лепестками яблонь неугомонный Пьяница, первый затейник на забавы и проделки. А за ним с криками гонялись остальные.

Лишь Книжник, обхватив руками колени, оставался сидеть на крыльце. Громады облаков застывали над ним, словно горы, сверкая своими вершинами, и тотчас рассыпались и растаскивались ветром, а на их месте вырастали новые. До поздней ночи, завороженный, следил Книжник за шествием облаков по небу — и видел над собой иную землю с ее островами и заводями. Даже тогда, когда последние небесные горные хребты рушились и расползались, а над тонкой полоской вечерних облаков первая одинокая звезда принималась колоть небо, Книжник не уходил.

Цыганка, к весне ставшая неповоротливой, часто теперь уставала и время от времени щупала заметно поднявшийся живот. Лишь поздним вечером вспоминала она о любимце и сгоняла его с крыльца, и заставляла лезть на сеновал. Погрузив его в сено, убаюкивала и целовала на ночь. Но Книжник не засыпал. Ночами, подбираясь к оконцу, вновь разглядывал звездные небеса. Холодело его сердечко при виде множества миров, и принималась кружиться голова. И часто во сне пьяный отец, холм, яблоневый сад и изба оставались внизу, уплывали куда-то в бездну, а за спиной Книжника принимались свистеть могучие крылья: во сне он радовался и ужасался стремительному полету!

Однажды Книжник все-таки сбежал с холма; он пытался поймать жука.