Безумец и его сыновья

Зашел — там было много молящихся. И взялся громко молиться Георгию Победоносцу, приговаривая:

— Святой Егорий, за победу над змием высоко чту тебя, изволь принять от меня свечку!

И выставил перед иконой.

Но тут же продолжил, обратись к поверженному змею:

— Тебе также ставлю, идолище поганое.

И взялся с самым озабоченным видом вторую свечку прилаживать. Бабы в той церкви возмутились и приступили к богохульнику. Алешка, не смутившись, рассказывал:

— Открою вам правду. Ставил я всегда одну лишь свечу — Егорию Победоносцу, а на змия плевал и говорил такие слова: «Чтоб вовсе исчезнуть тебе, аспид! Чтоб отвалилось гнусное жало твое и хвост твой, чтоб коростою покрылось все тело — мучиться бы тебе вечность, распроклятый ты гад». И так усердно молился, что однажды во сне явился он мне сам, как есть, с ужасной пастью и выкаченными глазами, и пригрозил: «Ах, вот как ты меня поливаешь? Погоди, ужо будет тебе на том свете!» Испугался я, а ну-ка встретит меня там да все припомнит?

Бабы, услышав такое, ахнули — многие из них так же проклинали нечистого. И, позабыв о странном богомольце, кинулись ставить и змию свечи. Священник тем временем, выйдя к ним и услышав подобные молитвы, ужаснулся. Обругал он глупых прихожанок, подбежал к Алешке-плуту — тот с самым серьезным видом бил поклоны.

— Прочь отсюда! Не смущай паству, вон я дьячка позову.

Плут убрался, напевая, оставив прихожанок в большом смущении.

3

Морочил Алешка ротозеев кривляньями да частушками. Одевал он Телю в медвежью шкуру и пускал по кругу с шапкой — сам же терзал гармонику.

И раскидывал балаган, выставляя кукол: кривлялся Петрушка, в тряпичных его лапах всегда оказывалась дубинка, которой крушил он тряпичных попа с цыганом.

Кукольник трудился до хрипоты.

— Петр Иванович! — вопрошал Петрушку. — Откуда гроши берете на свое житье-бытье?

Отвечал похабник:

— Тебе разве не видать кошели на ногах возле балагана?

— А как живешь-поживаешь, денежки пропиваешь?

— Живу — не тужу, по свету хожу. Иду — вижу кабак, калачом покрыт, пирогом заперт, я-то смел — пирог весь съел, вином запил, окосел да и закосолапил…

Алешка прибавлял, показываясь почтенной публике:

— Точно, живем мы богато, двор-то у нас кольцом, три жердины с концом, три кола забито, три хворостины завито, небом накрыто, а светом обгорожено!

Старый мерин мотал башкой, подтверждая слова Петрушкины.

Так вертелся плут на морозе, и скакали куклы в его руках — и чем сильнее подмораживало, тем больнее била по кукольным бокам Петрушкина дубинка.

Подсчитывая денежки, веселел розовощекий пройдоха:

— Ждет нас теплый угол, Теля, да горячие щи со свининой, да жареный гусь с яблоками. Достанется нашему Сивке овса! Не ждал, не ведал, что столько нам приволья на Руси кабацкой. Что дальше-то будет, если столько уже карасей набилось в наши сети? Неужто живем мы в стране Веселии?!

4

На постоялом дворе в рождественские морозы уплетали они с Телей овсяную кашу, заливая ее конопляным маслом, поглощали блины с икрою. Прислуживала им смазливая хозяйская дочка.

Насытившись, запел во все горло Алешка:

— Ах, топы, топы, топыК нам приехали попы.Завели кобылу в лес,Первым батюшка полез.

Теля, облизав деревянные ложки, рассыпался дробью по коленам. Дочка хозяйская их терпела, терпела, да, не выдержав, спела:

— Пели, пели петухи,

Да запели курицы.Не пора ли уметатьсяВам, ребята, с улицы?

Алешка продолжал, ухом не поведя:

— Парень, милка, я удалый,Вьются, вьются кудряша,Лишь глаза мои косые,Да не слышу ни шиша!

Девка, смеясь, ответила:

— Я тебе покажу косые глаза!

И треснула его по спине половником, на что парень, вывернувшись, попытался ее обнять да крепко прижал к себе, несмотря на то, что отбивалась она весьма усердно.

— Трещит, трещит морозец за окнами, и выкатились звездочки, сияют они, точно твои глазки, разлюбезная хозяюшка. Куда же хочешь спровадить нас от тепла своего, с которым поспорит любая печь? Ах, какие у тебя две грудки-подушечки — так и проспал бы на них, мягких и теплых, всю ночку!..

Дочка хозяйская сказала:

— Нет сладу с вами. Погляди-ка, растаращил свои глаза, масленые, точно блины!..

И хоть вырвалась из загребущих Алешкиных рук, но смеялась, довольная.

Сладко спалось ему в ту ночь на девичьих подушках.

5

Молодой монах попросился у старца:

— Дозволь мне, отче, походить по Руси, подивиться на храмы, помолиться в обителях, побывать в святых местах. Ибо разве не рожден я народом, которому сама Божья Матерь есть заступница? Хочу поглядеть, как народ-Богоносец Христу поклоняется, услышать, как славит Владычицу!

Старец отпустил его. Взял тогда уходящий котомку, взял в руки посох, поклонился наставнику. Помолившись, тотчас отправился. Его отговаривали:

— Куда ты? Уже поздняя осень, пропадешь от холода!

Монах отвечал:

— Огонь Божий согреет меня!

И пошел по лесам, по проселочкам.

Услышал он вдали охотничьи рожки и молвил: