Безумец и его сыновья

— Не поднесут нам, убогим, хотя бы хлеба с рыбой, не нальют стаканчик доброго вина? Ведь слышал я, сам Господь не прочь был отведать рыбы, из воды же сам создавал для себя и других веселье!

Тогда принесли же пустой каши и поставили рядом с каждым кружку воды. Паломники с благодарностью принялись хлебать пустую кашу. Алешка горевал, засматриваясь в кружку с водой:

— Вот, поистине, хотел бы сейчас хоть немного побыть рядом с Христом!

Взялся было за кашу — но тут же выплюнул и воскликнул с досадой:

— Лучше слышать всю ночь пение своего брюха, чем насытиться такой бурдой! Не перепутали гостеприимные монахи, не принесли нам то, чем кормят своих свиней? Да и свиньи не будут есть такое! Посмотрим, что будет у них с крышей.

Отвели паломников после трапезы в холодные палаты, где лежали доски да сено, и оставили на ночь. Благодарили хозяев странники и улеглись, как ни в чем не бывало. Плут, всю ночь мучаясь на досках, прислушиваясь к недовольству живота, приговаривал:

— Хорошо, что еще Сивку накормили сеном, под крышу поставили — то-то не протянет — копыта.

И поклялся, вовсе замерзнув:

— Ноги моей не будет больше — в Божиих местах. Буду хорониться от странничков. Запомнил я их щедрость. Ах, не славно ли сейчас оказаться в теплом трактире? Не славно похлебать снетков, заедая киселем, и знать, что поднесут тебе не воды, а водочки? Не славно посапывать на перине рядом с лебедушкой?

Странники между тем храпели и посвистывали. — Слушал плут их храп с черной завистью. И твердил, стуча зубами:

— Все сделали служители Божии, чтоб я, грешный, теперь от любой рясы шарахался. Упаси меня Господь от щедрот слуг Твоих! Вот уж, поистине, славно отужинал, славно погрелся!

8

И, добравшись до самой Москвы, загулял.

На Тверской возле трактира увидел плут множество нищих, которые канючили заунывными голосами, спрашивая — копеечек, показывая горбы да бельма, суя — костыли и палки; были среди них старухи и вовсе малые — ребятишки. От церквей и кладбищ под вечер потянулись они сюда выпрашивать подаяние.

Подбоченившись, подмигивал нищим Алешка:

— Страдаете ли, убогие?

Завыл, заголосил ему хор:

— Страдаем, касатик! Извелись, милый!

— А много средь — вас больных, увечных? — спрашивал.

— Да почитай все, батюшка!

Сказал выглянувший трактирщик:

— Гнать вас надо в церкви, в богадельни. Знатные попы мастера на утешительные проповеди! Вылечат вас молитвами!

Алешка ему отвечал:

— Зачем? Вот перед тобой первейший лекарь!

И достав пригоршню денег, швырнул в дрожащую кучу. Поднялась великая свалка.

Лишь одна старуха, не исцелившись, отползла от кучи-малы и плакала.

— Эка! — заметил Алешка. — Видно, не на всех действует мое лекарство.

И протягивал деньги:

— Ha-ко тебе, бабушка, найди себе на них другого лекаря!

К выздоровевшим оборачиваясь, молвил:

— А теперь, господа нищие, милости прошу на мой пир, поистине царский, будут там утка да гуска, будут и танцы под закуску.

Заплатив онемевшему трактирщику, повел за собой скулящее и урчащее голодными животами братство в трактир. Там же, рассадив нищих за столами, потребовал блинов да кулебяк, да жаркое в подливках. И несли им кур и баранину. И насыщались они, обсасывая кости так, что стоял один лишь свист, и отрыгивали сытно, вылезали глаза уже у многих, но ели через силу. Прознав о таком угощении, стекались к трактиру со всей округи их собратья.

Вовсе сбились с ног половые.

Плут же орал, восседая посреди обжор:

— Здесь вам и залы, здесь и генералы, господа нищие! Кто ни разу не бывал на царском пиру, уминай балыки и икру!

Нищие разбрелись по всему трактиру и совали носы даже на кухню, торопя поваров. Те, не зная, что и делать, выскребали им из котлов оставшуюся кашу и давали вылизывать мясную подливку.

— Ах, танцуйте, господа нищие! — приговаривал Алешка, видя, как все больше в трактир набирается всякого сброда. Между тем, расхватали убогие под шумок скатерти и полотенца себе на портянки. На улице перед дверьми толпились несчастливцы, которые не успели попасть на пир, и с проклятиями стучали по окнам, грозясь их выбить, — хозяин был ни жив, ни мертв.

Взялись музыканты за плясовую. Веселились убогие — успели они уже приложиться в трактирном погребке к мадере, и появились на столах бутыли с водкой.

На улице же перед дверьми разгоралась драка — шли в ход палки да ножи. Плуту горя было мало:

— Ах, господа нищие! Ваши лохмотья — не платья ли диковинные, а вши, по вам ползающие, чем не драгоценности? Привыкли ваши босые ноги к снегу да глине — отчего не привыкнуть им к досчатым полам?

И огромную кружку надел на голову пьяной старухи.

— А вот вам и царица ваша, ибо какой бал без царицы?

Музыканты налегали на гармоники и бубны.

Привлеченные дракой у входа, набежали городовые и заработали плетьми, да так, что сразу все согрелись. Поднялся вой, полетели разбитые стекла и, спасаясь, посыпались нищие в разные стороны с бала, точно тараканы. Алешка умилялся вслед им, скоро бегущим:

— Ах, как славно я вас подлечил!

Тех, кого огрели уже плетью, парень спрашивал:

— Не согрелись вы, господа?

Отвечали ему, охая:

— Горячо, горячо нам.

Алешка добавил:

— Однако, и не скучно.

9