Безумие белых ночей

— Я тоже хочу, — произнесла она тихо, для себя. «К праздникам привыкаешь быстро, как к хорошему отношению… календаря. Просто смотришь на него, ешь, спишь, любишь. Солнце светит. Но стоит ему только пропасть — ни аппетита, ни сна, ни любви».

— Я люблю, когда в дом приходит праздник. Как бы сделать так, чтобы он не уходил? — крикнула она ему на кухню.

— Кто же его не любит. Но нас много таких, а праздник один, — усмехнулся Артур, стоя у окна и разглядывая погоду. «В такую погоду можно никого не любить, и так хорошо».

— Ну, так ты вернешься? Тебя ждать?

— Ага, скоро, — поставил он на плиту чайник. — Погода такая хорошая, чего ты в постели сидишь?

— А что делать?

— Иди к своему мужчине и соблазняй.

— Был бы мужчина — пошла.

— Ты, главное, соблазняй, а мужчина появится, — вспомнил он свой сон с колодцем.

Артур оставил окно и снова вернулся в спальню. Шила лежала на кровати, подогнув под себя одну ногу, вторую согнула в колени и положила на нее руки и голову. Она сложилась в одну стройную женственность, подчеркнутую правильными контурными линиями. Словно бисквит в разрезе, слой за слоем: щиколотки, голень, бедро, талия, грудь, руки, лицо, волосы. Они ждали.

— Помогите, на помощь! — закричала, смеясь, Шила. — Ну наконец-то. Я тебя соблазняю, а тебя нет и нет. Помоги мне, я застряла.

— Где? — разглядывал я Шилу, которая лежала, поджав под себя ноги в постели.

— Сама в себе. Раньше я могла лежать на животе, а теперь неудобно. Вытащи из-под меня ногу.

— Обе?

— Не, правую можешь оставить.

— Я бы взял обе, — вытянул я из-под Шилы ее левую ногу.

— Только за наличный расчет.

— А гарантия есть?

— При правильном хранении и использовании они никуда не уйдут. Тело прилагается.

— А можно о теле поподробнее?

— Что вам рассказать о себе? Я сейчас переживаю период, когда надоело варить кофе самой себе и хочется, чтобы кто-то мог его приготовить для меня.

— Ну а я куда уходил, по-твоему?

* * *

Я давно заметил, что утром время летит быстрее: его запросто можно проспать, а если ты даже вовремя встанешь, то его катастрофически не хватает. Вечером — другое дело: время растягивается до таких размеров, что никогда не удается пораньше лечь спать.

Мы не выспались и уже сидели пристегнутые к креслам, словно пассажиры утреннего рейса были готовы к полету. Когда Шила вела машину, я чувствовал себя английским водителем при левостороннем движении, только без руля и педалей. В критические моменты я нажимал на последние, а их не было. За рулем сидела жена и успокаивала меня. Я старался не нервничать по пустякам. Плохой из меня инструктор.

Светофор моргал зеленым глазом.

— Тормози, — шепнул я.

— Может, успеем? — давила на газ Шила.

— Того не стоит.

— Как скажешь, — нажала она на тормоз. Машина встала как вкопанная, но мы еще двигались по инерции внутри нее, пока нас не остановило ремнями безопасности. — Могли бы успеть, — извинилась Шила. На углу застыл постовой, он взял власть в свои руки на этом участке, по которому должна была проехать настоящая власть, с мигалками, с эскортом, именно так она подкармливала всех остальных, кроша им с барского стола пусть маленькую, но власть, по сути, подсаживая всех на нее, на ту, на которой и сами они сидели.

— Теперь ждать неизвестно сколько.

— Шесть лет.

— Уже меньше.

— А может, и больше.

— Я так на работу опоздаю.

— Работа для того и существует, чтобы опаздывать. Послушаем погоду пока, — прибавил я звук радиоприемнику.

— Она непослушна, — играла словами жена. Это означало, что настроение ее поднялось до нормы. Наконец власть проскочила, полицай нажал нужную кнопку и смыл всех в одну канализацию. Народ двинулся вслед за имущими.

— Здесь можно правее, высадишь меня на светофоре, — попросил я Шилу.

— Мне страшно… дальше одной.

— Ты должна научиться ездить одна, пусть немного, но одна. Да и парковаться там легче, возле универа.

— Я поняла, главное в жизни — найти свою парковку.

Я оставлял ее с трафиком наедине, а сам еще пару остановок стеснялся на метро.

— Несколько теплых слов, пара его поцелуев, одни крепкие объятия — я вооружена до самого вечера, — произнесла Шила, как скороговорку, не спуская глаз с красного, поцеловала меня в щеку не думая, всей ее сущностью уже завладели желтый свет и коробка передач.

В вестибюле метро было по-утреннему людно. Будто небольшая революция, восстание спавших. Они торопились взять в свою власть почту, телеграф и банки. Я тоже потолкался, нехотя, будто для галочки. Эскалатор подбросил меня до платформы. Внизу восставших было еще больше, я оставил за собой в толпе тоннель, который, словно рана на молодой коже, быстро затянулся, зарос людьми, заполнился болтовней. Та, в свою очередь, затянула меня в вагон подлетевшей с гулом электрички. Внутри душновато, пахло людьми. Люди, как горы, они свой климат устанавливают: одни задерживают любые циклоны, и за ними солнечно всегда, другие продуваемы со всех сторон, от таких сквозит одиночеством. Сквозь отрытые форточки махал на всех неутомимым веером ветер. Будто за стеклом роза ветров, одна на всю вазу.