Безумие белых ночей

— Закрой глаза — скажу.

— Ну, закрыла.

— Теперь открой рот.

Я положил Шиле за губы полную ложку мороженого:

— Догадалась?

— Мы оба любим шоколадное мороженое, — заулыбалась Шила, растворяя во рту прохладное блаженство.

— Как тебе спектакль?

— Модель идеальной женщины.

— Да. Сильная женщина; глядя на таких, не хочется ставить на себе крест, — смотрела, как тает мороженое, Шила. Потом ложкой подбирала разводы.

— Любить — как это сложно, когда уже обломали.

— После такого быть любимой уже расцениваешь как большую удачу. А влюбиться, как эта девушка, и подавно.

— Знаешь, есть такой психотерапевтический трюк, когда одну привязанность заменяют другой, ну, к примеру, наркоманов подсаживают на чай или йогу. Он так же остается в плену зависимости, но уже другой.

— Или другого, как в этом спектакле, — поняла меня с полуслова Шила. — По-твоему, наркотики, алкоголь, табак — это просто способ избавиться от своей независимости? — вытерла салфеткой шоколадные следы с губ Шила.

— Ну да. То есть наркотики, алкоголь, табак — это просто способ избавиться от своей независимости? — вытерла салфеткой шоколадные следы с губ Шила.

— Или замужество, тоже своего рода привязанность или начальная стадия зависимости. В общем, привязанность — это такой поводок, который в лучшем случае привязан к конуре, в худшем — к столбу.

— Я не говорю о бытовой. Ты не понимаешь, что такое настоящая привязанность. Если раньше я пила из его рук при каждом прикосновении, то теперь бухаю из них и не могу остановиться.

— Значит, у вас уже отношения?

— Несомненно, у нас с тобой отношения. Я пытаюсь строить, а получается только городить.

— Да погоди ты строить отношения, для начала надо разрушить устои.

— Мне не хочется ничего разрушать. Любить хочу, как в последний раз.

— А мне бы хотелось, как в первый.

— Ты понимаешь что-нибудь своим женским сердцем?

— Неа.

— Я тоже, — посмотрел я на соседку справа, бабушку лет семидесяти, которая впитывала внимательно каждую реплику губкой своих милых морщин. На коленях у нее лежала программка. Я стал изучать скрупулезно бумажку, пытаясь разобрать буквы. Бабуля посмотрела на меня, потом поправила юбку. Я попросил у нее буклет одним кивком головы.

— Что? — зашипела сконфуженно старушка.

— Вы не так меня поняли, мне бы программку.

— Все я поняла, — улыбнулась мне сама ее мудрость.

Я уткнулся носом в историю спектакля. История этого кофе началась в Интернете. Стоило ему только налить мне на экран свое приятное мужское лицо, как оно тут же меня пленило. Не могу сказать, что он был красавцем, но встретиться сразу захотелось. Кофе варился месяц, а, может быть, даже больше. И вот пришло время разлить его по чашкам то ли для того, чтобы обжечься, то ли для того, чтобы заказать что-нибудь покрепче.

Я промотал глазами в потемках скучный текст пьесы до последнего абзаца.

Она никогда раньше не сталкивалась с такого рода жестокостью: долго всматривалась в его глаза. Там больше не было ничего такого, что могло бы ее любить.

Потом я передал историю Шиле.

После театра мы прошлись еще несколько улиц, пока не зашли в кафе. Я заказал столик на двоих. Стол был круглый. Если она сидела на без пятнадцати девять, то я, как всегда, опаздывал минут на пятнадцать. Все опоздания от неуверенности: глядя на нее, было понятно, что она уже давно хотела детей, а я все еще отставал. Я, Марс, был женат на другой планете.

* * *

Шила лежала в кровати, не зная, как ей уснуть. Врач советовала спать на левом боку, «так плоду будет спокойнее», засунув между коленок подушку. Что-то ее беспокоило, возможно, муж, который задерживался, им не давали вылет из Мюнхена из-за плохой видимости. Она старалась не волноваться, только по существу. Существо сопело в углу спальни, прикрыв лапами морду.

Шила встала, накинула халат, глянула на Джека. Ей хотелось его окликнуть, посмотреть, как вначале вскочат уши, а потом уже выглянут глаза. Шила промолчала, выскользнула из спальни на кухню, где, не включая света, подошла к окну и глянула в ночь… Многие окна еще не спали.

В воскресенье вечером все задумываются о счастье, видимо, сказывается конец недели. Кто-то переваривает субботу, другие не переваривают понедельник. Вопрос счастья по-прежнему открыт, как форточка, в которую можно увидеть звезды, а можно просто курить. Тело хотело спать, а душу все куда-то несло. Она, беспокойная, металась от бокала красного к телефону и обратно, потом начинала искать сигарету, но тут же вспоминала, что бросила, что нет больше с ним никаких отношений. «Но ведь это тело бросило, я-то душа, я же так резко не могу. Как бы я ни была открыта, я не могу всем отвечать взаимностью, у меня ее ровно на одного человека».

Она постоянно просыпалась, услышав во сне звук домофона, затем лифта в ночи, и наконец громкий, как в микрофон, железный голос ключа, будто шустрая рыбка, помогая себе металлическими плавниками, пробралась из замочной скважины в самое сердце.