Мне сделано исключение – меня передают в коллеж досрочно. Я считаюсь особо способным. Что такое коллеж и что меня там ждет, – не знаю.
Вчера, когда я прощался с отцом Кристианом, он сказал:
– Будь таким, как здесь, и коллеж откроет тебе широкую дорогу. Тебе не хватает знаний – помни об этом и учись прилежно.
– А куда идут после коллежа? – спросил я.
– Очень, очень немногие посвящают себя церкви, становятся священниками. Остальные возвращаются в семьи, чтобы делать светскую карьеру.
– А что вы посоветуете мне?
Отец Кристиан ласково посмотрел на меня.
– Сейчас давать тебе совет безрассудно. Я буду тебя навещать. Да и ты сможешь изредка приезжать сюда. Ну, а если я тебе понадоблюсь, – напиши. Главное, что ты вырываешься отсюда. Здесь тебе уже стало тесно. Я это доказал всем… – Он обнял меня, прижал к себе, потом благословил и вытолкал из своей комнаты.
Мне показалось, что он готов был заплакать…
Итак, мне уже 15 лет. Был ли я тогда верующим? Да, был. Даже теперь, оглядываясь на этот осенний день, я должен сказать: да, я тогда в бога верил. Правда, вера моя была несколько своеобразной, если можно так сказать, личной, мной придуманной, и она была далека от внешних атрибутов церковного порядка. Я избегал произносить про себя само это слово «бог». И, наконец, я не испытывал никакого трепета перед священнослужителями, видел в них обычных людей, в том числе и очень плохих. Чего стоил один отец Санарио!.. Но я верил в высшего судью, хотя самонадеянно считал, что судья этот живет во мне. Он как бы моя собственная совесть. Но, по-моему, это не меняло положения, ибо главное было в том, что я верил во власть какой-то высшей силы. Ведь не случайно сказал отец Кристиан, что верой я подготовлен к коллежу лучше других…
В конце аллеи показалась машина. Нет, это не за мной, это приехал директор, господин Лаше. Он поставил машину под навес и, видимо вспомнив, кто я, вернулся.
– Ты сегодня от нас уезжаешь?
– Да, господин директор. Я жду машину.
– Ну что ж, смотри не подведи там своего наставника отца Кристиана.
– Постараюсь, господин директор.
Господин Лаше неожиданно рассмеялся:
– Постараешься подвести? Видишь, как надо следить за точностью речи.
– Я постараюсь не подвести отца Кристиана, – послушно уточнил я.
Господин Лаше с любопытством взглянул на меня:
– Ну что ж, ну что ж, и среди русских встречаются способные люди. Может, ты такой и есть. Старайся. – Он сделал пухлой ручкой неопределенный жест и исчез в подъезде.
Наконец приехала «моя» машина. Это был новенький фордовский «пикап». За рулем сидел парень в красивой кожаной куртке на «молнии» и в берете, сдвинутом на ухо. В зубах у него торчала сигарета. Лихо развернувшись возле самого крыльца, он остановил машину и обратился ко мне:
– Эй, белая головка, не знаешь, кто тут едет в нашу богадельню? – Он щелчком зашвырнул сигарету на крышу крыльца.
– Если речь идет о коллеже при монастыре, то ехать должен я, – сказал я с достоинством.
– Тогда чего сидишь? Тащи свои чемоданы! – крикнул парень.
Я показал ему на лежавший рядом со мной маленький узелок.
– Я вижу, ты здесь не разбогател, – громко засмеялся парень.
Машина пронеслась по приютскому парку и вылетела на шоссе.
– Как тебя зовут? – спросил шофер.
– Юрий.
Он удивленно повернулся:
– Юрий? Что это такое?
– Русское имя.
– Ты русский? – Парень резко сбавил скорость.
– Да, русский.
– И будешь учиться в нашей монастырской богадельне?
– Да.
– Зачем это тебе? – Он еще раз удивленно посмотрел на меня. – Русский в монастыре! Сенсация! Убей меня молния – сенсация! – Он прихлопнул ладонью по рулю. – Значит, Юри?
– Да.
– А меня зовут Пауль. Но зови меня, как все в богадельне, – Пепе!
– Хорошо, Пепе.
– А как же ты – русский – попал сюда?
– Длинная история. Я с мамой приехал в Германию Когда еще война была.
Пепе прищелкнул языком и произнес слово, которого я тогда не знал. Позже я его узнал – «перемещенные».
– У вас хорошо? – спросил я.
Пепе рассмеялся:
– Мне – хорошо. Я вожу из города продукты и почту. А вот вашему брату – не очень. Я еще ни одного не знал, которому наша богадельня пришлась бы по вкусу. Но ты же русский. Может, это как раз по тебе? – Он снова стал смеяться.
Минут десять мы ехали молча. Потом Пепе спросил:
– И у тебя больше нет никакой родни?
– Никакой.
Пепе посмотрел на меня сочувственно:
– Тогда тебе будет плохо!
– Почему?
– Тебе же некуда удрать из богадельни, когда каникулы. Потом ты, наверное, идешь по благотворительным подачкам?
– Что это такое?