Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

– Очень просто. Почти все воспитанники содержатся у нас за счет своих родителей. И, надо сказать, эти родители имеют немалые деньги. Папы делают аферы, а своих сыновей отправляют в богадельни замаливать их воровские грехи. Неплохо придумано, как откупиться от всевидящего бога! А? – Пепе захохотал, но, увидев, что я не поддерживаю его шутку, продолжал: – А есть еще два-три несчастных, которых учат за деньги, пожертвованные верующими. Могу дать тебе совет: корчи из себя смиренного! К нам то и дело приезжают те самые – с деньгами. Иногда берут в свои семьи воспитанников коллежа. Так они обожают смиренных. Не дальше как весной одного у нас забрали не куда-нибудь – в Париж! Взял его богатый ювелир. Выбрал за смиренный вид. А парень-то на самом деле воришка, каких поискать, – в прошлом году обчистил шкафы у своих товарищей. Все знали – он. А улик никаких. Так что давай посочувствуем ювелиру. Аминь! – снова засмеялся Пепе.

Впереди показалась высунувшаяся из-за леса островерхая башня монастыря.

– Гляди, наша богадельня! – крикнул Пепе.

Мы въехали в редкий лесок, который незаметно перешел во фруктовый сад. Под машиной громыхнул ветхий деревянный мостик, блеснула речушка. Поворот – и Пепе рывком остановил машину перед низким каменным домом, в котором окна были узки, как бойницы.

– Здесь канцелярия, – сказал Пепе. – Иди. И не забудь – корчи смиренного. Аминь! – Он комично сложил ладони, ткнул ими себе в нос и захохотал.

Я перешагнул через каменный порог и очутился в темном и сыром коридоре…

Секретарь канцелярии, костлявый юноша с черными жиденькими волосами, расчесанными на прямой пробор, провел меня в комнату, где со мной разговаривал финансовый инспектор коллежа – подвижной старичок с веселыми глазками. Он докапывался, нет ли у меня все-таки каких-нибудь родственников в Европе. Затем он вписал мою фамилию в толстенную книгу и повел меня к директору. По дороге он сказал, что к директору коллежа следует обращаться «господин доктор», а фамилия его Рамбье…

Доктор Рамбье был мужчина богатырского роста и сложения. На плоском бесцветном его лице выделялись только продолговатые серые глаза – внимательные и злые, как у сторожевой овчарки. На нем был мохнатый пиджак песочного цвета, розовая рубашка в полоску, острокрылая бабочка синего цвета.

– Ю-рий Ко-роб-цов? – раздельно произнося слова, спросил он, не сводя с меня внимательного взгляда.

– Да, господин доктор. Юрий Коробцов.

– Русский?

– Да, господин доктор.

– Интересно, интересно… – Он буркнул что-то финансовому инспектору, и тот, пятясь, вышел из кабинета.

– Значит, ты настоящий русский?

– Да, господин доктор.

Рамбье открыл лежавшую перед ним папку, отыскал в ней какую-то бумагу и долго ее читал, потом снова вложил в папку и уставился на меня.

– Директор приюта пишет, что ты очень способный в учебе. Это верно?

– Мне трудно об этом судить, господин доктор.

– Ты учился хорошо?

– Старался, господин доктор.

– Ты что? Меня за идиота принял? – крикнул Рамбье, ударив кулаком по столу. – Я спрашиваю: ты учился хорошо?

– Да, я учился хорошо, господин доктор.

– Запомни на все время: если я спрашиваю, – отвечать надо прямо, ясно, коротко.

– Я запомню это, господин доктор.

Дальнейшая наша беседа была еще более странной, если помнить, что она происходила в коллеже католического монастыря.

– Ты свою Россию любишь? – спросил директор.

– Люблю, – ответил я, – но я ее не знаю.

– Ну и дурак! Как можно любить страну, где царствуют еретики-коммунисты? Любить надо тех, кто тебя кормит и одевает.

– Я понимаю, господин доктор.

– А что ты вообще думаешь о коммунистах?

– Ничего не думаю, господин доктор. Я их не знаю.

– Тогда запомни: они главные враги веры и главные враги твои.

– Запомню, господин доктор.

– У тебя нет родных, считай за отца меня.

– Спасибо, господин доктор.

– Рано благодарить, я отец нелегкий. И вот тебе первый мой отцовский приказ: ты мне должен рассказывать все, что болтают в коллеже.

Я вспыхнул, хотел промолчать, но, помимо моей воли, у меня вырвалось:

– Это же нехорошо, господин доктор… фискалить…

– Дурак и еще раз дурак! – изумленно и совсем не сердито сказал директор. – Если я говорю «надо», – бог одобрит все, что ты сделаешь. Коллеж набит сынками из богатых семейств. Мы и ты, в первую очередь, существуем на их деньги. О тебе из приюта пишут, что ты предан вере. А среди этих богатых недорослей немало негодяев, которым на веру наплевать. В письмах домой они клевещут на коллеж. И уже были случаи, когда мы из-за этого теряли богатых покровителей. Мы просто обязаны вовремя обнаруживать клеветников. Помоги мне в этом, и ты поможешь святому делу. Ты понял меня?

– Понял, господин доктор.

– Вот это дело! – воскликнул он. – Ты, кажется, неплохо варишь своим котелком! – Он хлопнул в ладоши, и в дверь мгновенно вошел, видимо, все время стоявший за ней финансовый инспектор. – Отведите его в жилой блок, в комнату двадцать три, – приказал директор.