Безумству храбрых...

Жизнь разломилась надвое: прошлое отодвинулось, а будущего не было видно.

"Кур-лы, кур-лы!.."

Грохотали мосты, проносились будки железнодорожных обходчиков, расступалась хмурая тайга...

Сибирь!..

Нежное и горькое чувство властно сжимало сердце, чувство впервые осознанной сыновьей любви к своей земле.

Расставались. Увидятся ли?..

Эшелон шел на восток.

Ночью кто-то крикнул: "Байкал!"

Обдало сырой мглой. Не видно ни зги. Поезд остановился.

— Выходи строиться! — пронеслось по теплушкам. — Забрать все вещи! Быстро, быстро!

Федор соскочил на перрон. Приземистое, из дикого камня станционное здание, тусклый свет фонарей. Прочитал: "Слюдянка".

— Становись! — Пересчитали. — Ша-агом ма-арш! На шкентеле, подтянись!

Шли куда-то мимо вагонов, спотыкаясь о рельсы. В лицо хлестал колючий ветер.

Остановились у белого двухэтажного здания, похожего на клуб. Вход с колоннами бледно освещала лампочка.

Вышел офицер в морской форме с сине-белой повязкой — "рцами" — на рукаве. Дежурный. "Вот это да-а!.." — только и смог выдохнуть Женька.

Офицер прошел вдоль строя. У ноги бился позолоченный кортик. Ребята не спускали с кортика зачарованных глаз. Офицер остановился около Федора.

— В Ялту прибыл?

Федор переступил необутыми ногами на ледяных камнях, которыми была вымощена площадь перед штабом (ботинки у него стащили в Красноярске).  

Офицер достал из кармана сложенную газету.

— На!

Федор с благодарностью подложил газету под ноги. Стало теплее, не то от газеты, не то от сочувствия офицера.

Из штаба выкатился маленький толстый капитан первого ранга. Дежурный офицер картинно откинулся и пропел высоко:

— Равня-йсь! Сми-ирно!

И скорым шагом пошел докладывать командиру.

Лихо щелкнул каблуками, красиво откозырял, сильным голосом начал рапорт. И все у него получалось черт-те как великолепно!

Из всего рапорта Федор уловил только конец: "дежурный по аварийно-спасательному учебному отряду лейтенант Орловцев!"

Капитан первого ранга стоял перед блестящим лейтенантом неуклюжий, пузатый и совсем какой-то не морской. Он вперевалочку пододвинулся к строю и спросил неожиданно строго:

— Сибиряки?

— Сибиряки, — ответили вразнобой.

— Нет, не сибиряки. — И громко, повелительно: — Сибиряки?!

— Сибиряки, — едино выдохнул строй.

— Теперь верю. — Быстро покатился на коротких ножках вдоль строя, увидел босого Федора. — Что за маскарад? Марш в штаб!

"Вот зверь! Не разобрался, а орет", — подумал Федор и сразу проникся неприязнью к командиру.

Уходя, слышал, как тот рубил:

— Жилья для вас нет. Переночуете в бараке. На полу. Завтра в баню. Получите обмундирование — и за работу. Делать нары. Нянек во флоте нет и не будет. Послезавтра — учиться. Водолазному делу. Все!

На ледяном полу барака ребята ворочались, стучали зубами, вздыхали. "Вот так раз! — думал Федор. — Вместо неба да под воду". В голову лезли: "Наутилус", капитан Немо, легенда об Атлантиде, "морские волки" со скрещенными руками на капитанских мостиках гибнущих кораблей...

— Мне цыганка гадала: от воды помру, — тоскливо сообщил Степан.

— Ложки дешевле станут, — откликнулся Женька Бабкин. — Водолаз — мировое дело! "Гибель Орла" видали? Во житуха! На кораблях сокровища всякие и вообще.

Степан засопел, укладываясь поудобнее.

— Цыганка гадала... Это как!..

С другого боку всхлипнул Толик Малахов. Женьку прорвало.

— Ты не ной, не ной! Не капай на душу, интеллигент!

Толик затих. На Федора навалилась тоска.

Так началась служба... 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вспарывая стылую фольгу залива, прошла навстречу тройка торпедных катеров. За кормой у них кипели буруны.

Водолазный катер раскачало на крутой волне, упал с бухты шланга шлем и стукнулся о фальшборт. Федор поправил шлем и долгим взглядом проводил ладно сбитые катера-скорлупки, начиненные торпедами.

Стремительный, неуловимый торпедный катер в любой момент может вынырнуть из туманной мглы, и также молниеносно исчезнуть, оставив страшный след идущей на цель торпеды.

Вот где настоящая служба! Не хуже эсминца!

Федор вздохнул.

Прощайте, скалистые горы, На подвиг Отчизна зовет. Мы вышли в открытое море, В суровый и дальний поход...

Это в кормовом кубрике Женька Бабкин распевает.

"Вышли в открытое море"! — усмехается Федор. — Топаем на своей калоше.

Из кубрика на палубу вылез Толик Малахов. Ватник распахнут, рабочие штаны из чертовой кожи заправлены в кирзовые сапоги, на голове чудом держится шапка. Одет, как и Федор. Сразу-то и не разберешь: военные они или нет. Если только звездочку на шапке различишь, поймешь — военные, а так — рыбаки и рыбаки.

— Погодка, а! — довольно потянулся Толик. — "О чем задумался, детина?"

— Байкал вспомнил.

— "Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой", — продекламировал Толик.

Обветренное лицо его по-детски юно, как и год назад, на Байкале. Только на верхней губе топорщатся светлые редкие волоски, которым Толик тщетно пытается придать вид бравых усов.

Привычно окинув взглядом залив, Толик сел рядом с Федором. Огрубевшими пальцами со сломанными ногтями ловко свернул цигарку из махорки.