«И то, что я узнала от мужа, меня потрясло: оказывается, кто-то посмел поднять руку на маршала Жукова, человека, спасшего Родину, Россию, наплевали на его заслуги, на любовь к нему народа — его перевели командующим каким-то военным округом, а с его личного друга детства, прошедшего с ним всю войну, — генерала Крюкова — сорвали погоны и арестовали… Шабаш входит в свой апогей. Не захлебнутся ли они кровью, начиная все сначала?»
И дома начались скандалы. Окуневская упрекает своего мужа Бориса Горбатова в подхалимстве, трусости, в том, что он пишет неправду, как и его друг Константин Симонов. Она называет его лакировщиком советской действительности, лакеем Фадеева и Сталина. Некрасивый, кривоногий, полулысый, с подслеповатым глазом, он ущербен и душой, вечно лжет! И все это делает ради карьеры, ради Сталинской премии! Окуневская пишет о муже:
«Он умный и не может не видеть того, что творится. Он варится во всем этом! Никто не смог увидеть письма, оставленного застрелившимся Фадеевым, оно тут же было изъято органами, но та самая совесть, которая не дает спать по ночам, заставила Фадеева взвести курок: из-под его пера сыпались, как из рога изобилия, подписи на аресты писателей…»
Что же Борис Горбатов? Как и Симонов, виновный и причастный к травле Михаила Зощенко, Анны Ахматовой, Бориса Пастернака и других писателей, он молчит, как будто в стране ничего не происходит. Дремлет его совесть. Окуневская, осуждая мужа, сама готова убить его из собственного пистолета, который ей подарили летчики за концерт в Австрии в летном полку. Говорили, что этот браунинг принадлежал самой Еве Браун. Он настолько нравился Окуневской, что она часто любовалась им, его холодным стальным блеском, разукрашенной жемчугом рукояткой. С каким наслаждением она всадила бы пули из этого браунинга в лоб Горбатову, Симонову, да и самому Сталину за все злодеяния, что они делают против демократии, свободы слова, против русского народа, его интеллигенции.
Она была на грани помешательства. И, боясь ее гнева, необдуманных поступков, Борис Горбатов выкрал ее браунинг из шкафчика в спальне и выбросил в реку за Кишиневом прямо из окна вагона, в котором они возвращались из Молдавии в Москву после концертов Татьяны.
Когда Окуневская узнала об этом, она прямо-таки онемела. Как можно распоряжаться собственностью другого человека, не заручившись его разрешением?
— Я спасаю тебя от необдуманных выстрелов, — оправдывался Горбатов. — Я спасаю тебя от ареста за хранение огнестрельного оружия без паспорта.
Но спасти Окуневскую от ареста, как мы знаем, уже не удалось. Как только они приехали в Москву, ее бросили в тюрьму на Лубянке. И сразу лауреат Сталинской премии Борис Горбатов отказался от нее как от прокаженной. И пока она находилась в джезказганском лагере, он не выслал ей ни одного письма, ни одного сухаря. А вскоре нашел себе новую, более лояльную к Советам и коммунистам жену — актрису Н. Архипову. Однако прожил с ней недолго: в 1954 году он последовал в мир Божий, скончавшись от инсульта. А было ему всего 42 года! Мир праху его.
Окуневская находилась в Степлаге около двух лет. Она оставила о себе в этом лагере самые лучшие воспоминания, с ее именем бывшие заключенные связывают проведение в зоне праздников 1 Мая, Дня Победы. У нее был особый нюх на талантливых людей, в КВЧ она создала хор, балетную группу, драматический кружок. Во время концертов, которые она готовила и вела, зрители ликовали, восторженно кричали, плакали. Саму Окуневскую встречали ревом — она изумительно исполняла песни фронтовых лет: «Катюшу», «Синий платочек», «Землянку»… Вальс из фильма, взятом в качестве трофея в Германии, «Мост Ватерлоо» в ее исполнении многим напомнил о том, что любовь должна быть вечной, что у нее нет границ, что благодаря любви, поселившейся в сердце человека, рождается жизнь на земле.
В учетной карточке Т.К. Окуневской указывается, что 21 августа 1951 года она убыла из Джезказгана в Москву в тюрьму МГБ СССР. Чем вызван был ее перевод? Татьяна Кирилловна написала письмо Сталину о злодеяниях Абакумова и тайно отправила его в Кремль через доверенную подругу. Однако письмо не дошло до Сталина, оно попало в руки того самого человека, на кого артистка жаловалась, — Абакумова.