Билет до Луны

История про Хозяина гласила, что якобы до постройки детского сада на этом самом месте (ну или рядом) был дом. Стоял он среди сотни других сельских домишек. Это было еще до того, как началась активная застройка многоэтажками. У самого дома была дурная слава. Кто бы ни поселился в нем — исход один. Семьи разваливались. Люди разъезжались, разбегались, не успев обустроиться. Мебель снова упаковывалась, так и не успев припрятать под собой слой пыли. Соседи винили во всех несчастьях сам дом. Дескать, выживал он своих обитателей. Последним жильцом сильно обветшавшего домишки был одинокий старик. Соседи старика не любили за угрюмость. И за странное сходство с его жилищем. За это сходство и прозвали старика Хозяином. Серая фуфайка, которую он всегда носил, сливалась с серыми некрашеными бревнами. Дом покосился на один бок, как и Хозяин, опирающийся на палку.

После его смерти дом простоял недолго: начали сносить все частные домишки. Сначала здесь построили детский сад, потом его закрыли. Через пару лет здание начали перестраивать под «дэ-дэ» — детский дом. Несчастный случай с рабочим (а был ли он на самом деле, никто толком не знал) объяснялся в соответствии с историей этого места: дом не хочет, чтобы после него стояло что-то еще. Потому и бродит дух старика Хозяина по окрестностям, то ли негодуя, то ли рассматривая тех, кто посмел здесь поселиться.

Ванька уверял, что вся история с домом и Хозяином — чистейшая правда: он до сих пор тут бродит, сам, мол, видел. И божился, копируя, видимо, свою бабку: «Вот те крест!» Только крест тот был больше похож на косые взмахи рукой. Каким бы чудны́м ни было это местное поверье о несчастливом доме и его жильцах, правда была в том, что нынешние обитатели дома счастливой меткой отмечены не были.

Про Хозяина шепотом рассказывали страшилки: кому-то он погрозил пальцем в зеркале, кто-то видел, как начинал двигаться кафель на стенах, кому-то он подставил подножку в темноте. Мы, пацаны, добавляли перцу в эти истории: подливали тайком воды в девчачью обувь, связывали серо-черные шнурочки на кроссовках.

Воспитатели выдали тряпки и велели стереть все нарисованные кресты: ждали батюшку. Священник освятил все комнаты и коридоры, звал в храм, принес кучу подарков от прихожан: домашнее варенье, соленья из помидоров и огурцов, булки-батоны и даже конфеты и яблоки.

Отец Сергий оказался энтузиастом. Ну, так прозвали его наши воспитатели. Приходил проводить беседы, нашел крестных для ребят. Еще водил нас в лес печь картошку, учил разжигать костер одной спичкой даже после дождя. Здорово играл на гитаре и показывал, как брать аккорды. В общем-то хороший такой батюшка попался — простой и человечный. В лесу под печеную картошку мы слушали истории из жизни подвижников и отшельников. Вопросы наши были далеки от веры, нас интересовало, что святые ели в лесу, чем стирали вещи. Нам казалось, что, если бы отец Сергий вырыл в лесу землянку, он тоже стал бы святым. Батюшка объяснял, что подвиг отшельничества совсем не в том, чтобы сидеть, о чем-то думать и ничего не делать, как представляли себе мы. Святые в рассказах отца Сергия были такими живыми, словно он знал их лично.

Как-то мы все-таки вывели батюшку на разговор о его мирской, прошлой, жизни. В прежней жизни он был Владимиром, предпринимателем. О мирском отец Сергий говорил отстраненно, словно не о себе рассказывал, словно не о своем бизнесе, выросшем до крупного магазина от маленького лотка с носками, вспоминал. А потом дефолт. Жена ушла к другому. Семинария, монашество и рукоположение.

— А вам не хотелось как-нибудь наказать жену за предательство? — спрашивали мы.

— Нет. Это был ее выбор: ей нужен был не я, а определенный статус. Бог ей судья, а я буду за нее молиться.

Нам этот выбор был непонятен. Как можно было уйти от такого славного человека? И главное, как можно молиться о душе вот такой заблудшей жены? А он молился обо всех: и о ней, и о нас. В нашем понимании его жена была женщиной очень глупой.

Отец Сергий пригласил нас в то первое детдомовское лето в палаточный лагерь. Мы расположились по соседству с монастырем. Ели кашу, приготовленную в котлах на костре, а по ночам, несмотря на строжайшие запреты и почти незаметные укоры совести, совершали набеги на огороды и сады селян. Отец Сергий огорчался и наставлял нас на пусть истинный. Мы соглашались. Яблоки были зелеными, неспелыми, с горьковатым травяным вкусом.

То лето ставило рекорды по температуре. Спасались мы речкой и прохладой лесов. Воспитатели ворчали и сам лагерь называли «ссылкой». В «ссылку» отправили только молодых, из круга старших поехала одна Ольга Борисовна. Палатки отказывались хранить прохладу. Длинные юбки женской половины вопреки правилам соседствующей монашествующей братии укорачивались с каждым днем. Время пролетело быстро.

«Черная тетрадка»