Бист Вилах. История одного Историка. Часть IV: Царская кровь

– Значит, он в Москве? – перебил Смоленцев.

– Уже вряд ли, – сказал Дариор, болезненно поморщившись. – Он связал меня, усыпил, а потом…

А что потом? Дариор задумался. Забрал с собой в прошлое? Звучит, как бред сумасшедшего. Навряд ли прямолинейный реалист Смоленцев поверит в такую галиматью. Исходя из всего этого, Дариор решил повременить с рассказом о своих недавних приключениях.

– А потом я уже очнулся здесь. Что со мной произошло, не знаю.

Михаил Андреевич внимательно посмотрел в глаза Дариору, очевидно, понимая, что тот явно недоговаривает.

– То есть он связал вас, усыпил, перенёс в грязную халупу, а потом… ничего? Зачем же ему это понадобилось?

Дариор, стараясь не глядеть в глаза полковника, неопределённо пожал плечами.

– Псих – он и есть псих. Чёрт знает, что ему было нужно.

Резонно было предположить, что Смоленцев накинется с очередной порцией вопросов, но тот поступил нестандартно: успокаивающе хлопнул Дариора по колену и поднялся.

– Вы отдыхайте, Алексей Михайлович. Это самое «усыпление» не прошло даром для вашего организма. Продолжим завтра. А сейчас отдыхайте.

Но ни завтра, ни в другой день на этой неделе продолжить не удалось. Дариор незаметно для себя снова ушёл в тягостное забытьё. Пять дней он пребывал в бессознательном состоянии, потом на пару часов пришёл в себя и сумел-таки перекусить селянкой, которую ему заботливо предоставил кучер Семён. Однако от пищи ему стало ещё хуже, и он отключился ещё аж на две недели.

А потом произошло событие, которое ускорило его выздоровление: из командировки вернулась Анастасия Николаевна. После близкого общения с Элизой агентша больше не казалась Дариору таинственной, загадочной и нежно-прекрасной, какой он считал её до своей межпространственной одиссеи. Девушка и девушка, уж во всяком случае, ничуть не лучше его рыжеволосой пассии. Где она теперь и что с ней, Дариор не знал. А если знал, то не хотел в это верить. Он часто вспоминал её последние слова. «Я найду тебя», – сказала она. Но стоит ли воспринимать это обещание всерьёз? Ведь она умерла. И больнее всего было не думать о её гибели, а осознавать то, что он не был с ней в этот момент, не смог поддержать её и так и не увидел своего ребёнка. Если бы сейчас можно было снова вернуться в прошлое, он бы не задумываясь вернулся. Его организм словно не желал воспринимать родной мир и отторгал его при малейшем контакте с реальностью. Дариор был уверен, что жизнь в двадцатом веке для него закончена. Он мечтал вернуться в замок Вильфранш, к своим обязанностям, трудовым будням феодала, к своим верным друзьям, к Элизе. Но все они теперь были для него недосягаемы. Единственный вариант – найти Бист Вилаха и заставить его поменять своё решение. Но где ж его найдёшь? Парижский Демон, он же Мишель Бламбергье, теперь мчится за архивами, и его уже не догонишь. Душу Дариора обуяла лютая безысходность, и он даже не сопротивлялся своему недугу – потеря сознания была для него шансом забыть о тоскливой реальности и погрузиться в прекрасный мир грёз.

Пару раз в комнату заходила девочка Аня. Оказалось, именно она читала здесь газету и ухаживала за историком. Из всех посетителей Дариор был рад только ей. Она единственная называла его попросту – «Лёша» – и обращалась на «ты». Историку нравилась её свойская непосредственность. Было в этой девушке нечто искреннее, настоящее. Как-то раз Дариор спросил её:

– Скажи: что делать, если ты потерял любимого человека и не хочешь жить дальше?

Аня очень серьёзно поглядела на историка, не засмеялась и даже не улыбнулась.

– Нужно терпеть, – убеждённо сказала она. – Нужно забыть и двигаться дальше. Близкие, которых мы потеряли, были бы опечалены, если б узнали, что мы уничтожаем себя, не в силах забыть о них.

Дариор хмуро покивал и задумался, как применить эти слова к своей ситуации.

А очень скоро больного удосужилась посетить сама femme fatale.

Анастасия Николаевна приехала как раз в тот редкий день, когда Дариор был в сознании и даже пытался вступить в непродолжительный контакт с окружающими.

Она вошла в комнату, когда Дариор с поразительной сосредоточенностью буравил взглядом потолок.

– Добрый день, Алексей Михайлович, – мягко приветствовала она, – я только что с поезда. Мне сказали, вам нездоровится. Сейчас своим внешним видом вы напомнили мне картину «Раненый» Гюстава Курбе. Столько же реализма и жизненной суровости.

Дариор ничего не ответил. Он подсознательно ощущал, что, общаясь с ней, некоторым образом предаёт Элизу, которая умерла ради него и его ребенка. Раз уж он не мог физически вернуться в прошлое, то мог сделать это хотя бы мысленно. Но это весьма непросто, когда к тебе то и дело суются разнообразные посетители со своими пустыми разговорами.

Кажется, Анастасия Николаевна обиделась. Во всяком случае, она собралась уходить, но уже в дверном проёме остановилась и вполоборота повернулась к Дариору.

– Сейчас вы напомнили мне своего отца, – задумчиво протянула она.