Битва дипломатов, или Вена, 1814

Приближалось Рождество. Дни становились короче, темнее и холоднее, временами выпадал снег, белым кружевом украшая деревья. И жители Вены, и гости бродили по рынкам и бутикам в поисках подарков. Они готовились встретить первое послевоенное Рождество.

Агент XX, зайдя в салон Фанни фон Арнштейн, жены банкира из фирмы «Арнштейн и Эскелес», немало удивился, увидев в комнате высокую елку, утыканную свечками. И зрелище это было диковинное не только для многоопытного шпика. По свидетельству историков, в декабре 1814 года жители Вены, переняв «берлинский обычай», впервые наряжали рождественские елки.

Во французской миссии Доротея тоже уговорила Талейрана встретить Рождество «по-берлински». Они поставили елочку в прихожей и елку побольше у парадной лестницы, развесив везде красочные гирлянды. В канун Рождества в посольстве устроили прием, а вечером, следуя по желанию Доротеи немецкой традиции, обменялись подарками, не под Новый год, как в католической Франции и Австрии.

Талейран подарил Доротее кашемировый платок и мейсенский фарфор, а она вручила ему часы Бреге, специально присланные из Парижа; внутри был вставлен ее миниатюрный портрет, выполненный художником Изабе. Эти часы, сказала племянница, будут помогать ему коротать время на долгих и ужасно нудных совещаниях.

Хотя роман и прекратился в одностороннем порядке, старшая сестра Доротеи Вильгельмина так и не выходила из головы Меттерниха, и он послал ей к Рождеству банку английской лимонной соли, надеясь, что она помогает бороться с мигренью. «Даже маленькие подарки скрепляют дружбу, — написал ей князь в послании, прикрепив его к пакету. — Вспомните обо мне. Скажите, что вы моя. Жажду увидеть вас завтра вечером».

На Мёлкер-Баштай Людвиг ван Бетховен, как обычно, сидел за фортепьяно и писал музыку. Недавно он закончил полонез до-мажор (соч. 89), посвятив его русской императрице и заработав пятьдесят дукатов. Царю России он уже посвятил «Три сонаты для скрипки» (соч. 30). А сейчас Бетховен пытался положить на музыку патриотическую трагедию, которую написал личный секретарь короля Пруссии Иоганн Фридрих Леопольд Дункер. Композитор должен был доработать еще одно произведение, посвященное Венскому конгрессу, — песни для хора с оркестром «В честь светлейших союзников». Однако конгресс закончится прежде, чем Бетховен завершит это произведение. Впрочем, оно так и не будет завершено; вообще оно могло не прозвучать, если бы его не начали исполнять в девяностые годы XX века.

В Рождество придворный композитор Антонио Сальери дирижировал на торжественной мессе в дворцовой капелле. Позднее в Редутензале повторно состоялся концерт Бетховена. Вновь исполнялись Седьмая симфония, «Славное мгновение» и «Победа Веллингтона». Собранные деньги пошли на вспомоществование местному госпиталю. Сам Бетховен и не дирижировал, и не играл. Двумя днями раньше он давал концерт на дне рождения русского царя. С того времени музыкант больше не садился на публике за фортепьяно.

Княгиня Багратион устроила рождественский званый вечер для царя, фестивальный комитет организовал бал в императорском дворце, а лорд Каслри принимал гостей у себя в посольстве на Миноритенплац. У англичан были замечены кардинал Консальви, князь Евгений де Богарне и кронпринц Баварии, который почему-то весь вечер пытался говорить на древнегреческом языке. Это его четвертый язык, объяснял он, и ему необходима разговорная практика. Неизвестно, сколько вина было выпито за рождественский вечер. Когда уже в январе проверяли винные запасы, посольство недосчиталось десяти тысяч бутылок.

Барон Франц фон Хагер и в канун Рождества горел на работе, читал перехваченные письма, сводки и рапорты. Для него это был обычный день. Около семидесяти документов он передал в «темный кабинет».

Посольство Талейрана уже не было столь неприступным, как прежде. Поставлял информацию купленный привратник, «свои» горничные обшаривали все кабинеты. Соглядатаям везло: Дальберг имел привычку разбрасывать повсюду свои бумаги, и среди них были не только любовные послания и записи расходов, вроде недавних ста восьмидесяти флоринов, потраченных на балерину Биготтини. Агенты с пользой для себя обыскивали и кареты. Особенно забывчивым был граф Алексис де Ноай. Он нередко оставлял письма в экипаже.

Барон Хагер успешно подсадил своего привратника и своего камердинера к Гумбольдту, приставил сыщиков к русским посланникам, легче всего ему было следить за теми из них, кто находился вне стен дворца Хофбург. Об Александре информация поступала от анонимного агента, добывавшего ее у врача царя Якова Васильевича Виллие. Шпионы Хагера нашли подходы и к британскому посольству. Им надо было только выявить курьеров, с которыми лорд Каслри посылал в Лондон свои депеши, и с этого момента британская политика больше не составляла никакой тайны для австрийской полиции.