Битва свадеб

Теннисон по-прежнему держала ее за руку, и Мелани вцепилась в ладонь подруги, как будто висела над обрывом, и это была единственная надежда на спасение.

– Миссис Лейтон, мне очень жаль… Ваша сестра не пережила сердечный приступ. Мы боролись, как могли, чтобы помочь ее организму, тем не менее она скончалась.

В его устах это прозвучало почти красиво. Не «отбросила коньки», или «склеила ласты», или просто «умерла», а «скончалась». Вместо продолжения борьбы – положила ей конец. Куда как проще.

– Примите мои соболезнования. – Глаза доктора Уильямса смотрели искренне, было видно, что он правда сожалеет.

И хоть Мелани заранее знала, что он ей скажет, под ногами вдруг словно разверзлась пропасть, в которую она рухнула. По щекам потекли слезы.

– Спасибо, что пытались спасти ее, – тихо проговорила Мелани.

Врач протянул руки и взял другую ее ладонь двумя своими, большими, теплыми и мягкими, слегка пожав. От исполненного доброты жеста сердце только еще сильнее сжалось. Однако рядом со страшным горем своей очереди дожидалось и другое чувство – гнев. Глубокий, пылающий, не желающий униматься.

Почему из всех родных Хиллари Мелани сидит здесь одна?! Их мать-ехидна удалилась – из-за Теннисон. Да, понять можно: та при всех разоблачила отца. Однако она не заставляла его сниматься в том порно. Энн тогда сделала вид, что ничего не произошло, и никогда больше не позволяла им обсуждать случившееся. Она и отца заставила солгать перед больничным начальством, изо всех сил подавляя неудобную правду, чтобы никто не подумал, будто кто-то из их семьи мог однажды совершить ошибку.

Так же мать поступала и с Хиллари, помогая ей скрывать свою проблему, замалчивать ее и тем самым мешая победить булимию и анорексию. Когда Хиллари согласилась на лечение, Энн тоже не желала, чтобы о нем говорилось вслух, словно это какой-то позор, словно болезнь сестры не объясняется постоянным давлением на нее из-за несоответствия идеалам матери. Никто не должен знать, как Энн Бревард едва не допустила, чтобы ее старшая дочь уморила себя голодом. Или как далека от совершенства младшая. Мать считала своей обязанностью следить за всяким ее шагом, чуть ли не под микроскопом изучая каждое ее платье, каждый поступок, каждую ошибку, словно Мелани была последней надеждой доказать превосходство их семьи над всеми остальными.

И потому – да, ярость внутри так и вскипала.

Не говоря уже о том, что Кит сейчас нежился на пляже с Шарлоттой. А дети, видимо, по пути в больницу решили заехать в долбаный «Старбакс»!

И вот Мелани сидит здесь одна, выслушивая известие о смерти сестры в обществе Теннисон и незнакомого мужчины. Чем она такое заслужила?! Почему она одна принимает на себя первый, самый болезненный удар?!

Мелани вырвала руки из ладоней Теннисон и доктора Уильямса. Глубоко вдохнула и с шумом выпустила воздух. Потом поднялась.

– Ладно, я в порядке. Что мне нужно делать дальше?

Врач, не ожидавший, что она так быстро оправится, заморгал.

– Я, э-э, поговорю с э-э…

– Мел, – прервала его Теннисон, тоже вставая и привлекая ее внимание.

Ну конечно, что еще она умеет лучше этого? Однако, взглянув на старую подругу, Мелани смягчилась. По щекам у той текли слезы, нос покраснел. Теннисон нетвердо держалась на ногах и ничем не походила сейчас на женщину, которой любые преграды нипочем.

– Ты точно в порядке? – спросила она.

Мелани утерла ладонью мокрое лицо, как будто хотела уничтожить любые свидетельства своей слабости.

– Конечно. Все нормально. Мне просто нужно сделать несколько звонков.

И шагнула в подтверждение своих слов к окну, за которым царила чернильная тьма и виднелась почти пустая парковка.

– Следует, наверное, позвонить бывшему мужу Хиллари, Кайлу, – проговорила Мелани своему отражению в стекле. – Сама не знаю зачем, правда, он показал себя законченным подлецом. Потом в похоронное бюро, обо всем договориться… Свидетельство о смерти уже готово? Его ведь, кажется, должен подписать кто-то из родных? Я могу, раз никого больше тут нет.

Она была на грани. Еще немного – и сорвется. В припадок ярости. Вспышку гнева. И не сможет остановиться. Мелани словно зависла в воде над илистым дном, пытаясь не коснуться его ногами. Нужно как-то оставаться на плаву, барахтаться, отбросив эмоции, – иначе увязнешь и захлебнешься.

– Я… я узнаю насчет свидетельства, миссис Лейтон.

Мелани увидела в отражении, как доктор Уильямс встает и оглядывается на Теннисон, будто та могла подсказать ему, что делать дальше. Разве он не видел раньше такой реакции на горе? Или в медицинском не учат, как вести себя с дисфункциональными, привыкшими подавлять свои чувства сорокашестилетними женщинами, чья единственная защитная реакция – действовать, не позволяя себе раскисать?

Теннисон провела пальцем под ресницами и шмыгнула носом.

– Я побуду здесь с ней.

Врач кивнул.

– Еще раз примите мои соболезнования, миссис Лейтон. Мне очень жаль.

– Спасибо, – ответила Мелани. – Мне тоже. Очень, очень жаль…

Он вышел. Теннисон осталась стоять за спиной. Наконец Мелани отвернулась от окна.

– Что?

– Ничего.

– Ты можешь идти, в общем-то. Я справлюсь одна.