Битва за Францию

   — Вижу, ваше высочество, вы не очень-то рады нас видеть? — заявила Мари де Шеврёз, когда, сломив сопротивление охраны, они с Уолтером наконец-то добрались до герцогской спальни.

   — А, это вы, Шевретта? И лорд Монтегю с вами? — равнодушно отозвался Гастон, который, несмотря на позднее время, всё ещё лежал в постели, меланхолично разглядывая пухлых купидонов на разрисованном потолке. — И чему же я должен радоваться? Тому, что проклятый кардинал с моим братцем всё же женят меня на этой Монпансье[58]… Чёрт бы её побрал!

   — Как это женят? — воскликнула герцогиня. — И вы так легко согласились? Но ведь этот брак не сулит вашему высочеству никаких политических выгод.

   — Вот поэтому Людовик так торопится его устроить, — проскрежетал зубами Гастон. — Но, возможно, брак с мадемуазель для меня лучший выход, чем женитьба на женщине, которая на восемь лет меня старше и к тому же является женой моего брата! Не эту ли участь вы мне готовили, а, прекрасная Мари?

   — Кто вам это сказал? — вмешался Монтегю, заметив, что щёки герцогини покрываются красными пятнами.

   — Ришелье, кто же ещё, — пожал плечами принц.

   — Утешьтесь, монсеньор, — усмехнулся Уолтер. — Женившись на мадемуазель де Монпансье, вы заручаетесь поддержкой Гизов и получаете впридачу огромное состояние. Чёрт возьми, да вы будете богаче самого короля!

Принц задумался.

   — Мерзавец! Негодяй! — воскликнула Мари, заметив его колебание. — А что будет с Шале? Вы подумали о нём?

   — И подумал, и попросил короля помиловать графа, — вздохнул Гастон. — Я даже включил соответствующий пункт в свой брачный контракт. Но король сам вычеркнул его...

   — О, Боже!

   — Молитесь, Мари, молитесь, за этого несчастного, и за его длинный язык, которому мы так обязаны, — усмехнулся принц. — Я утешать вас не буду, и без меня желающих будет предостаточно. Не правда ли, милорд?

Уолтер усмехнулся.

   — Перед своим арестом Шале намекнул мне, что не один он страдает излишней болтливостью и что вы, ваше высочество, также исповедовались перед его преосвященством.

   — Что такое? — воскликнула герцогиня.

Гастон поднялся с кровати. Он уже не улыбался.

   — А вы, мадам! — крикнул он. — Если бы вы не стремились уложить в свою постель всех мужчин, способных носить шпагу, всё могло бы окончиться так, как мы и планировали. Не станете же вы отрицать, что если бы не ваше легкомыслие, Лувиньи не стал бы переписываться с кардиналом, желая с его помощью избавиться от соперника?

Герцогиня бросилась на принца, словно разъярённая кошка, так что Монтегю едва успел заслонить его собою.

   — Ну, хватит, хватит, — примирительно проговорил милорд. — Все наши ссоры идут на руку господину кардиналу. Ваше высочество, — обратился он к Анжуйскому. — Не могли бы вы рассказать нам, что именно известно его преосвященству? Мне кажется, вы осведомлены об этом лучше всех.

   — В конце концов, я не так уж и виноват, — помолчав, ответил Гастон. — Ришелье показал мне копии писем от испанского короля и любимца эрцгерцога маркиза де Леска, а также известный вам договор, предусматривавший нападение на Францию.

Шевретта тихо вскрикнула.

   — Но как к кардиналу попали эти бумаги? — быстро спросил Монтегю, делая знак герцогине, чтобы та взяла себя в руки.

   — На этот вопрос я, пожалуй, могу ответить, — кивнул принц. — Я лишь недавно узнал об этом благодаря случаю. Дело было так. На днях меня навестил месье де Шаньи — камердинер любимца инфанты Изабеллы — маркиза де Леска, который привёз письма для Анны Австрийской. Так как в окружении Её Величества немало кардинальских шпионов, о чём инфанта прекрасно осведомлена, гонец обратился ко мне с просьбой устроить ему секретную аудиенцию у королевы. Мне, конечно, очень не хотелось этого делать, так как Ришелье следит за каждым моим шагом, но вы же знаете моё доброе сердце! Итак, мне пришлось сопровождать Шаньи к Её Величеству. И, представьте себе, в коридорах дворца мы наткнулись на Рошфора... Шевретта, вы должны помнить этого кардинальского прихвостня... Тут Шаньи краснеет, Рошфор бледнеет. Я отвожу моего попутчика на безопасное расстояние и вытягиваю из него, что вот этот самый Рошфор, нарядившись капуцином, посещал Брюссель. Там граф, выдавая себя за урождённого валлонца, поступил в монастырь, где налево и направо рассказывал о своей ненависти к Франции. Таким образом, он сумел войти в доверие к аббату монастыря, который рекомендовал его своему другу — маркизу Леску как подходящего кандидата для поездки в Париж. Рошфор и привёз нам письма, в которых испанский двор выражал полнейшую готовность поддержать дворцовый переворот.

   — Но ведь мне исправно доходили вести из Брюсселя! — воскликнула Мари.

   — Думаю, прежде чем отдать вам оригиналы, Ришелье позаботился о снятии копий, — вмешался Монтегю. — Письма из Брюсселя адресовались адвокату Лапьерру, не так ли?

Шевретта громко вздохнула.

   — Да, адвокат сам забирал их у какого-то монаха, присланного во Францию из Брюсселя. Кто бы мог подумать, что под этой личиной скрывался граф Рошфор!