Битва за Иерусалим

Перед обстрелом и во время него «Кол Исраэль» передавал приказ начальника сектора резер-вистов генерала Эзера Вейцмана о мобилизации. Этим приказом со всех концов страны созывались отряды, расформированные в последние дни состояния готовности. Поскольку приказ генштаба о расформировании оставлял за командирами бригад свободу действий в отношении сроков, командир Иерусалимской бригады, как уже говорилось, не торопился сразу распустить все полки по домам. Он решил делать это постепенно и ко дню войны практически успел расформировать лишь часть своих «старичков» (из полков караульной службы!). Теперь солдаты этих полков перебегали под обстрелом, чтобы как-то добраться до места сосредоточения, к не раз вступали в ожесточенные пререкания с людьми из гражданской обороны, которые силой пытались загнать их в убежища.

Потом, в более поздние часы того же дня, выяснится, что и сами лагеря сбора этих полков находятся под прицелом иорданской артиллерии, обстреливаются, и что в результате попадания снарядов в интендантские склады десятки людей погибнут, так и не дойдя до передовой.

Среди сотен расформированных резервистов, услыхавших по радио приказ о мобилизации вместе с условным шифром своего полка, был Менахем Бринкер — преподаватель эстетики Тель-Авивского университета, вызвавшийся в дни готовности добровольно служить в резервистах. Перед тем, как отправиться к месту сбора, он замешкался дома: в то утро, буквально за несколько минут до начала войны, у отца начался острый приступ ишиаса. В продолжение двух часов Бринкер пытался устроить его в больницу Хадасса. Оказалось, что врач, с которым он разговаривал до сигнала тревоги в 8.00, уже мобилизован и что из Хадассы выписывают или перемещают всех больных.

Менахем оставил отца в постели и направился прямиком в лагерь номер один в южной части Иерусалима, дабы предстать перед полковым адъютантом.

*

Теперь он ехал в сторону штаба, чтобы вновь примкнуть к своему полку. По дороге ему вспомнилось, что в первые дни готовности он выиграл у своего при ятеля на пари бутылку шампанского. «Точно предсказал, что будет война, даже дату более или менее верно угадал. Одного я себе не могу представить, — признается он, — что Хусейн нападет на Иерусалим».

На сборном пункте Менахем столкнулся с изрядной сутолокой. Были там командиры, спешившие в свои части, солдаты комендантского взвода, торопившиеся перебраться вместе с бригадным штабом в дом Эвелин де Ротшильд, и сотни добровольцев. Кого там только среди добровольцев не встретишь: профессоров, спешивших внести и свой вклад в военные усилия; студентов, которых не призвали; людей, предыдущей ночью прибывших из Европы и не распределенных по войсковым частям; шоферов, готовых везти кого угодно; и, наконец, разодетых в блестящий габардин представителей преступного мира, которых пока еще не призвали, но чьи души внезапно ощутили стыд и укоры совести. Мечущиеся на сборном пункте под обстрелом добровольцы производили гнетущее впечатление. Было ясно, что для всех пока дела нет, однако и отказать добровольцам было нелегко. Некоторым предложили вступить в гражданскую оборону.

В конце концов Менахем добрался до своего полка и затеял дискуссию с адъютантом, который по-прежнему отказывался его принять. Заместитель командира полка, услыхав их перепалку (сам командир полка был ранен), не дослушал весьма невразумительного рассказа Менахема о документах, промежуточных инстанциях и добровольцах и оборвал его: «Не крути мне, солдат, мозги. Дуй в свою роту — и точка». Таким образом, преподаватель эстетики превратился в авто-матика из полка «старичков».

После полудня Менахем вместе с полком пришел в квартал Абу-Тор на юге Иерусалима и очутился возле прилепившегося к склону каменного дома, — опорной точки под названием Лулав. Рядом с домом, находившимся на самой южной оконечности еврейского Иерусалима, был установлен щит с надписью: «Перед тобой граница». Менахем выкроил местечко на позиции Лулав и сквозь амбразуру мог теперь видеть отроги горы Злого Совета с вершиной, увенчанной зеде- ной рощей, в которой пряталась Резиденция Верховного комиссара.

Обстрел не ослабевал, и Менахем следил за снарядами, рвавшимися в широком ущелье, что пролегало между позицией и Резиденцией. Он видел, как снопы огня фонтанами поднимались из травы. Ему казалось, будто кто-то разбрасывает по полю стальные каски и поджигает в них пламя, как на торжественной военной церемонии. Вся долина, покрытая огненными квадратами горящей травы, смахивала на громадную шахматную доску.

Менахем продолжал рассматривать эти квадраты шахмат войны и вдруг почувствовал, что это зрелище само по себе увлекает его. На минуту он увидел себя в роли Пьера Безухова — героя «Войны и мира» Толстого, — с высокого холма, как бы со стороны, наблюдавшего за Бородинской битвой, которая разыгрывалась перед его глазами, за всей панорамой сражения, вы- свечешгого золотисто-ясным утренним солнцем, воодушевленного блеском сабель и палашей, столбами ору-дийного дыма, вздымающегося посреди полей и рощ.