– Никитич верно молвил. Волосы дыбом встают, как понасмотришься, что у вас в Алыре делается! – жарко поддержал своего воеводу Казимирович. – Что в городах, что в деревнях – разор да нищета неприкрытая. Лихоимцы и тати над безответным людом вовсю измываются, в судах у кого сила, тот и прав, а стражу царскую от разбойников только по доспехам и отличишь, не в укор тебе, государь, будь сказано… Ну а что до Карпа твоего Горбатого – так не удивлюсь, ежели он ушкуйником недобитым окажется! Из Корсы или из Сурожа…
– А он и есть ушкуйник бывший с Вольного полуострова, – спокойно и даже как-то равнодушно, словно речь шла о чем-то незначащем, отозвался Николай. – Провка вам еще не сказал про это разве?
У Мадины, напряженно вслушивающейся в разговор богатырей, поджались губы. До того гадливо, будто на стол перед алыркой жирная навозная муха тяжело шлепнулась. Может, у Милонеговой дочки и раньше мелькали догадки, откуда Горбатый перебрался в Алыр, но до сей минуты оставались лишь догадками… А Добрыня с Василием неожиданному признанию Николая не изумились нисколько – к тому все и шло.
– Вот тебе и черная ворона, залетевшая в царские хоромы! – крякнул Казимирович. – Не зря Горбатый, выходит, эту прибаутку любит… И перстнями дорогими недаром напоказ щеголяет – у лихого люда оно в обычае. Где же, государи, вы такую рыбину выловили?
– Мы с Николахой своих ближников об их подноготной не выспрашиваем, покуда сами душу открыть не захотят. К чему? – Пров опять нахмурился. Того и гляди, кулак украдкой из-за спины покажет брату – мол, не болтай лишнего… – Нас еще матушка учила: не судите людей по прошлым делам, а судите по сегодняшним…
Ну, ребята, снова слов нет, кончились… Матушка-то вам правильные вещи говорила, да только понимать надо, к кому ее присловье приложить можно, а к кому нельзя. Люди – они на разную колодку кроятся, нет таких, чтобы изнутри одинаковыми были. Даже вы сами – и то вон норовом разные, хотя похожи с лица, не отличишь.
– Сперва-то Карп молчал, кто он да откуда, – пришел на помощь брату Николай. – Занесло нас как-то с Провкой в один кабак на Южном тракте, мы в кости продулись, а он за нас проигрыш уплатил. Видим, человек не бедный, сердечный да разговорчивый… Сказал, что сам из Загорова, с чужеземными мореходами на паях торговые дела ведет и еще постоялый двор там у него есть. Заезжайте, мол, в любое время, гостями желанными будете.
Добрыня с трудом подавил невеселую усмешку. Ясно как светел месяц, что за чужеземные мореходы такие останавливались у Горбатого на постоялом дворе, что за дела там велись… Ну, а близнецов Карп выручил вовсе не по доброте душевной. Решил, что парочка простаков с пудовыми кулачищами ему в будущем полезной может оказаться, и ведь как еще оказалась!
– А месяца три спустя беда с Мадинкой стряслась, с чудами-юдами этими, – подхватил рассказ Пров. – Я в Загорово примчался и как раз на подворье у Карпа на постой встал… Ну а как слег через два года мой тестюшка, его бояре на меня волколаками зыркать начали. Им ведь с самого начала не больно-то по нраву пришлось, что мужик-лапотник в царскую семью влез… Кое-кто уговаривал тестя даже, это я уж потом узнал: мол, обласкай, государь, зятя как хочешь, но царство откажи дочке… Тогда Карп в Бряхимов и приехал. Со мной тайно встретился, да не один раз. Обещал поддержку верных да денежных людей, что за меня, спасителя Алыра, горой встанут…
Он вздохнул, покосившись на насупленную жену.
– Чтоб я с придворным гадюшником ухо востро держал и ни к кому во дворце спиной без разбору не поворачивался, Карп меня тоже упредил. Ну, а вскорости Мадинкин батюшка на Ту-Сторону ушел. Я-то думал, проскрипит он еще хоть лет пятнадцать, не старый же совсем был… а тут мне, царскому зятю да царскому воеводе, венец на голову свалился, и что хочешь с этаким худовым подарочком, то и делай. Помочь в казначействе беспорядок разгрести я Карпа сам попросил. А потом он два заговора подряд распутал, что против меня здешняя знать сплела…
Добрыня чудом не отпустил соленое словцо. Вот так, значит, и втерся Карп в доверие к простодушному юнцу, которому не на кого было в государственных делах опереться. И против Милонеговых бояр его искусно настроил, и объяснил, что у любимой жены только волос долог, нечего к ее советам прислушиваться… А потом и Николая в оборот взял – по всему видать, даже крепче, чем Прова. Дескать, стань, добрый молодец, надежным щитом для занявшего алырский престол брата, чересчур мягкосердечного и оттого слишком часто поступающего себе во вред, – да оберегай его хорошенько от него же самого… Умно, ничего не скажешь.